Короткое падение

Табуретка снова отлетела в сторону. Гибсон повис на веревке. Боль пронзила спину и плечи. Так он провисел долго. Дольше, чем раньше. Потом руки человека снова приподняли его, пока Вон ступнями не ощутил под собой табурет. Он чувствовал себя так, будто от его тела только что оторвали кусок. Человек дал ему время собраться с мыслями. С тем, что от них осталось. Краешком глаза Гибсон вдруг увидел, что у основания лестницы сидит отец, пристально вглядываясь в сына. Ноги отца были босыми. Вон-младший заморгал, видение исчезло, но теперь он точно знал, где находится. Он был дома.

– О, – сказал человек. – Добро пожаловать домой. Я не был уверен, что ты узнаешь. За десять лет он изменился. Мне больше нравилось с красной краской.

– Чтоб ты сдох, – попытался крикнуть Гибсон. Но изданный им звук был скорее похож на сдавленный шепот.

– Мне понравилась встреча с твоим отцом. – Человек вытащил складной нож и развернул его длинное беспощадное лезвие. – Мы неплохо побеседовали в этой комнате. Два взрослых человека пришли к пониманию. – Вспоминая, человек улыбнулся. – Но, отвечая на твой вопрос… Нет, я не отпущу тебя, если ты скажешь то, что мне нужно. Ни при каких обстоятельствах. Сейчас твоя жизнь – это не то, ради чего стоит торговаться. Я знаю, как это тяжело слышать, но честность все же превыше всего. Однако я скажу, что готов тебе предложить.

– Пошел к черту!

– Наверху живет одна семейная пара. Линда и Марк Томпкинс. Линда рисует восхитительные картины, которые ты здесь видишь. В данный момент им известно лишь, что обезумевший человек в маске ворвался в дом и связал их. Человек одет так же, как ты. Человек рыдал. Бился в истерике. Он сказал, что сожалеет обо всем. Что не хотел бы причинять им вред. Он рассказал, что когда-то жил в этом доме. Когда завтра изуродованные трупы Томпкинсов обнаружат полицейские, то в качестве нападавшего опознают тебя. Полиция придет к обоснованному заключению, что в припадке отчаяния после развода, потери семьи и тщетных поисков работы ты проник в свой прежний дом и повторил то, что сделал когда-то твой отец.

– Ты мне это, что ли, предлагаешь?

– Да, если ты не ответишь на мой вопрос. Я выбью у тебя из-под ног табурет. Когда ты сдохнешь, я отправлюсь наверх и зарежу Линду и Марка Томпкинс. Причем заставлю мужа наблюдать, как умирает его жена. Я могу сделать так, чтобы это длилось долго…

Гибсон явственно слышал волнение в голосе похитителя. Он хорошо скрывал его, но Гибсон прочитал злорадство на его лице или то, что можно было бы принять за злорадство.

– Но зачем? Они же ничего тебе не сделали!

– Ты – тоже, – заметил человек. – К сожалению для них, происходящие события поставили их на нашем пути, а тебя – на моем. И вот теперь, хоть они и мухи никогда не обидели, их жизни лежат на чаше весов. Образно выражаясь.

– И что? – спросил Гибсон. – Я ведь их не знаю. Мы никогда не встречались. Что тебе даст расправа над ними и как это связано со мной? Это ведь ты их убьешь, а не я.

Это был блеф. Он изо всех сил пытался сделать его правдоподобным.

– Верно, верно. Кровь, так сказать, будет «на мне». А твоя совесть останется чиста. Но тебя не должна волновать собственная совесть. – Человек пожал плечами. – Разве ты не подумал об Элли?

При упоминании имени дочери Гибсон застыл от страха.

– А что с ней?

– Ну… как это повлияет на нее? Я имею в виду твое преступление, – сказал человек. – Подумай, в каких красках это все опишут потом журналисты. Вообрази только, как тебя будут вспоминать. Каким ты запомнишься той же Элли. Конечно, напишут, что ты спятил, но прежде чем повеситься, ты ведь зверски убил Томпкинсов – этих несчастных, которые, на свою погибель, купили дом твоего папаши. На тебя повесят ярлык выродка-психопата, который всю свою злобу выместил на невинных людях. Вот такой получится душевнобольной конец семейной трагедии, которая началась более десяти лет назад. Это станет эпитафией к твоей жизни. Когда Элли вырастет, ей будет стыдно и страшно вспоминать об отце. Ведь ты, кажется, так же думал и о собственном папочке, не так ли? Поэтому я прошу тебя честно ответить на мой вопрос. Ради Линды и Марка. И ради твоей дочери. Ты делал копию с флешки?

Гибсон открыл рот, чтобы ответить, но затем снова закрыл его. По его лицу потекли слезы. За несчастного отца. За дочь. За тот страшный выбор, который ему предстояло сейчас сделать…

Но он знал, что уже устал спорить и о чем-то просить этого человека. С первой секунды, когда взглянул в его пустые глаза, Гибсон подсознательно понял, что в них никогда не было ни капли жалости. И будь он проклят, если последние минуты своей жизни потратит на жалкие мольбы. Лучше распорядиться этим временем иначе и попытаться сделать что-нибудь хорошее. Он спасет Линду и Марка. Это стоит того… даже если они и рисуют паршивые картины.

– Так ты сделал копию?

– Нет, не делал, – ответил он.

– Почему?

– Посчитал, что в этом нет необходимости.

Человек задумался.

– Нет, ты все-таки думал над этим.

– Да, думал.

– Ну, и?.. Сделал копию?

– Нет.

– Ни одной копии?

– Ни одной.