Короткое падение

Гибсон окинул его взглядом. На мужчине был костюм и блестящий галстук. И он носил очки в проволочной оправе. Светлые волосы консервативно зачесаны назад. Ничего особенного в его внешности Вон-младший не заметил.

– Не знаю, – сказал он отцу. – С виду похож на всех остальных…

– Никто ни на кого не похож. Мы пробуем походить на других, но не получается. Весь фокус, Гиб, в том, чтобы не смотреть в среднюю точку. В среднем каждый человек выглядит одинаково. Костюм, галстук. На нем униформа, и выглядит он как все. И если так рассуждать, то он вполне мог быть президентом Соединенных Штатов. Истина находится с краю. Это как волосы. Все следят за волосами, чтобы их прическа была в порядке и хорошо выглядела. Почему? Потому что такими мы видим себя в зеркале. Приглаженными и причесанными. Мы хотим видеть себя и других приглаженными и причесанными. Вот что беспокоит нас больше всего.

– Так, значит, мне следовало посмотреть на него со спины?

– Не буквально, но да. Присмотрись. Изучи, например, его ботинки. Что ты видишь?

– Они протерты. И один шнурок порван, кажется.

– О чем это тебе говорит?

– О том, что он много их носит?

– А это о чем говорит?

Гибсон задумался. Такая обувь напомнила ему о баскетбольном мяче Бена Рицолли. Папа Бена ушел из семьи, когда сам Бен был еще маленьким, и мальчик жил с матерью. Денег у них было немного. У Бена был всегда один и тот же баскетбольный мяч, и он с ним нигде не расставался. Швы и надписи истерлись, но сам по себе мяч был цел. Гибсон очень сочувствовал Бену и переживал, что ребенок, который так любит баскетбол, не может позволить себе новый мяч…

– У него не так много обуви. Видимо, он не может позволить себе много обуви. Он надеется, что никто не посмотрит на его ноги.

– Что же, неплохо. Как ты думаешь, сенатор наденет на вечеринку потертые туфли?

– Ни в коем случае.

– Правильно. А теперь посмотри на мои.

Гибсон опустил взгляд на ноги отца. Заостренные носки его черных ботинок были потерты, а чуть дальше кожа выглядела сильно измятой. Вон-младший с любопытством взглянул на отца.

– Ну, и что же ты можешь сказать по этим ботинкам об их хозяине? – прищурился Дюк.

– Не знаю, – смутился Гибсон.

– Это значит, что по одной вещи нельзя толком судить о человеке. Никогда не будь настолько высокомерен и не думай, что ты раскусишь человека по его – обуви. Но…

– Но это ведь только начало?

– Начало, – согласился отец. – Так в чем же разница между ним и мной?

– Ну, к тебе все подходят и разговаривают…

Дюк лукаво подмигнул сыну.

Гибсон почувствовал гордость и энергично кивнул в ответ. Он чувствовал, что что-то упустил, но был счастлив такому вниманию со стороны отца и не хотел задавать слишком много вопросов. Он, наверное, должен теперь и сам во всем разобраться.

– Хорошо, сынок. Дай мне час. Мне нужно немного поработать, зато я знаю одно заведение в Джорджтауне, где делают отличный молочный коктейль «Орео». И мы с тобой туда поедем. Договорились?

– Идет.

Три часа спустя Гибсон проснулся. Он лежал, свернувшись калачиком на кровати в одной из комнат для гостей. Кто-то заботливо накрыл его шубой.

– Просыпайся, сынок. Просыпайся. Вставай…

Дюк сгреб его в охапку и отнес в машину. Гибсон проснулся лишь от звука хлопнувшей дверцы.

– Проснись…

Глава 41

Гибсон пришел в себя на дне океана, усыпанного материальными следами его жизни. В тусклом свете он смог разобрать заржавленную громаду зеленого отцовского универсала, наполовину зарывшегося в песок. Сбоку на него нависали руины дома, в котором прошло его детство. Невероятно, но на заднем дворе расцвел белый кизил. У дерева стоял его первый велосипед. А справа Гибсон увидел школьную аудиторию, откуда агенты ФБР вывели его в наручниках мимо целой толпы телерепортеров с микрофонами и камерами…

На поверхности что-то привлекло его внимание. Оттолкнувшись, он начал подниматься. А когда всплыл, глаза его широко раскрылись, и он сделал глубокий, судорожный вдох. Возле самого лица, словно сбившееся с пути солнце, болталась голая лампочка. Гибсон быстро заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. Но потом понял, что зря это сделал…

Едва касаясь пола кончиками ног, он шатался на деревянном табурете. Единственной вещью, которая мешала ему упасть, была затянутая вокруг шеи веревка, но при этом она жестоко впилась ему в кожу. Гибсон пытался как-то перехватить веревку, чтобы ослабить давление на горле, но его руки были крепко связаны за спиной. Поддавшись панике, он начал биться и трястись и едва не потерял равновесие. Но чья-то рука помогла ему возвратиться в прежнее состояние.

– Ну, ладно, ладно. Успокойся. Не сейчас. Еще не время. Сначала о деле, – произнес чей-то голос. Тот голос, который он услышал в машине. Там, возле закусочной.

Гибсон вспомнил, что подвергся нападению. И это как-то связано с его отцом. Его сердце замерло, и он почувствовал себя очень глупым и невероятно одиноким. Из-за веревки на шее было сложно оглядеться вокруг, но Вон все-таки сделал глубокий вдох и попробовал понять, где находится.