Корпорация

– Отработайте версию, – кивнул Старцев и что-то себе в блокноте пометил, – Спасибо, что оперативно сработали. Вы, Георгий Петрович, – обратился он к Шевелеву, – занимаетесь Пупковым. Ну и… отправьте своих людей в Снежный, теперь снежнинской безопасности веры нет… Вы, Леонид, – он повернулся к Щеглову, – Готовьте программу контрпиара. Я бы хотел посмотреть предложения уже завтра утром.

* * *

В это же время. Снежный. 

Короткая заполярная весна катилась к исходу. Почти уже вывезли из города оставшийся снег – совершенно черный, твердый, слежавшийся насмерть. Уже плескалось буйное солнце в снежнинском Городском озере шириной в лужу, плавало солнце в лужах глубиной с озеро…

Ничего особенного не происходило в городе. По крайней мере, постороннему взгляду не открылось бы ничего особенного – ну, люди гуляют по подсыхающим тротуарам с детьми и собаками. Теплых дней выдается мало, и едва переполз столбик термометра нулевую отметку, едва поднялся чуть выше – все на улицу!… Редкие приезжие, в основном, командировачные, связанные с делами Снежнинской горной, дивились: мать честная, что ж такое – ночь, заполночь, а улицы полны народу, шатающегося без дела и жующего шашлыки из собачатины на каждом перекрестке, ибо на каждом перекрестке стоят почему-то крытые клеенчатыми тентами забегаловки с мангалами…

Да ведь и ночью летней в Снежном светло, как днем, потому что солнце не заходит вовсе, а только переползает вдоль горизонта с запада к востоку – круглое, красное, больное. Так и называется – полярный день. А зимой наоборот – днем темно, как ночью, и спать хочется круглые сутки, и не хочется жить, и работать не можется – полярная ночь…

И вот обессилившие за многомесячную ночь, бледные, как ростки картофеля, проросшего в подполе, лезут и лезут снежнинцы на улицу, на воздух, на волю, размять отсиженное за зиму тело.

Немного осталось – через неделю пройдет Енисей, пронесет в Карское море грохочущие льдины, и настанет настоящее тепло. Градусов пятнадцать, двадцать, да что там – и тридцать бывает здесь. В городе-то в такие дни становится вовсе невмоготу, раскаляется и мягким становится асфальт, а ядовитый дым из заводских труб опускается на город густым непроницаемым облаком.

Двадцать пять ПДК – предельно допустимых концентраций вредных веществ – вдыхали ль вы?… О, безмятежные москвичи, не нюхавшие настоящей жизни – промышленной, черной, страшной, удушающей!…

Город построен в низине и окружен заводами с таким хитрым расчетом, что, откуда бы ни дул ветер – обязательно нанесет на город то одно, то другое черное облако, явственно воняющее серой, рождающее во рту сладковатый привкус газовой камеры. В такие дни улицы пустеют, мертвеет город – закрыты наглухо все окна, люди дышат собственным домашним воздухом – душным и гадким, а все ж неопасным.

Не, сегодня выбросы небольшие, сегодня дышать можно. И хорошо бы выйти на улицу, прогуляться по единственному проспекту (Ленинскому, разумеется), от управления СГК, что стоит полукругом на Гвардейской площади, до площади Металлургов, где спешно красят в яркие цвета лавочки и в очередной раз высаживают на газоны тщедушные тундровые кустики – не приживаются, подлые, каждый год отмирают… Прогуляться бы, говорю, сейчас, поглазеть на девочек, одетых в мини вопреки столичной моде, ан нет, нельзя – разгар рабочего дня и кипа документов на столе…

Алеша Симкин вздохнул, стоя у окна кабинета.

Всем хорош был его кабинет – на пятом, предпоследнем этаже здания Управления СГК. И расположен удобно, и отделан не без чувства меры, и всем, чем нужно, оснащен – техника самая современная, мебель стильная, комната отдыха в шесть квадратных метров, и даже душевая кабинка шведского производства в уборной… И окна выходят, куда следует – на самую Гвардейскую площадь, на круглый газон ее, посреди которой торчит сиротливо огромный нетесаный камень с табличкой: «Через десять лет на этом месте будет стоять памятник первым строителям Снежного».

Дотошный Симкин, как приехал, так на другой день и поинтересовался – когда камень установили?… Выяснилось – в шестидесятом году. Вот те раз!… А чего ж памятника нет до сих пор?… Неужто у богатого Снежного денег не нашлось?…

Да деньги, говорят, находились, и не раз уже. Вот только никак не решат городские власти, кому именно памятник ставить, кто были этими самыми первыми строителями Снежного. Если по хронологии событий брать, первыми строителями здесь были заключенные Снежлага, все больше политические, репрессированные. Строили первые рудники, возводили старейший из заводов, да и Старый город, где сейчас промышленная зона, все эти двухэтажные уродцы с зачаточной лепниной – их рук дело.