Корпорация

Во— первых, извольте всю ночь себя контролировать -не всхрапнуть, не задеть ненароком. Во-вторых, просто тесно. Сто девяносто восемь сантиметров малышевского тела требовали пространства. На половинке кровати — какой бы просторной кровать не была — Малышев умещаться не желал.

В— третьих, ему не нравились лица спящих женщин. Все, что наяву жило и менялось, слепило улыбкой, трогательно морщилось, играло и звало -все это гасло, меркло и расплывалось, стоило чаровнице забыться сном.

Еще больше он не любил лица женщин проснувшихся. Припухшие неосмысленные глаза, всклокоченные волосы, мятый след на щеке… И ведь тут же бросится целовать, зубы не почистив! А если сбегает и почистит — еще хуже.

Словом, Малышев не любил спать с женщинами и умело избегал подобных ситуаций — уходил сам или тактично выпроваживал даму сердца.

Но Ариадна Кукулина была не подмосковной пэтэушницей, выбившейся в модельки. Ариадна Кукулина была знаменитой актрисой, любимицей миллионов, да к тому же барышней из хорошей кинематографической семьи. Отправить ее домой среди ночи было неловко. Самому уходить из своей же спальни — тоже, вроде, не к лицу…

И ему еще советуют жениться. Добровольно обречь себя на еженощную муку и ежеутренние терзания. Жестокие, неумные люди!

Он посмотрел на будильник. Без десяти семь. Накинув халат и стараясь не шуметь, чтоб не спугнуть раньше времени спящую красавицу (заморгает ресницами, заулыбается, не помня о мутных глазах — ох, нет!), Малышев вышел из спальни.

Душ. Хорошо бы, конечно, холодный, прямо-таки ледяной, да с бодрым кряканьем. Как в романах пишут. В романах что ни супермен, то извращенец отъявленный: любит ледяной душ, а кофе пьет непременно «крепчайший», обязательно «обжигающий» и уж точно без сахара. Малышев в супермены не метит, к мазохизму позывов не чувствует, а посему душ — теплый, а кофе — сладкий и лучше со сливками.

Кофе он сварил сам. Умел. Еще умел заваривать чай (лучше бы в пакетиках) и жарить яичницу. На этом кулинарные таланты президента Росинтербанка заканчивались.

Впрочем, никаких особых кулинарных талантов Малышеву для жизнеобеспечения не требовалось. Едва кофе вскипел, мяукнул домофон, и через минуту человек в белой хлопчатобумажной куртке вкатил в столовую сервировочный столик, с которого и составил проворно на стол целую гору тарелок, тарелочек, вазочек, мисочек.

Свежайшие блинчики, еще горячие, еще трепещущие, золотились на белом фарфоре, и с них стекало, тая, бледно-золотое масло. К блинчикам — джемы, светящиеся янтарем и рубинами в хрустальных плошках. Застенчиво предлагала себя холодная телятина — нежная, розовая, до прозрачности тонко нарезанная. Яркие, как с картинки, овощи, возлегали на гофрированных листьях греческого салата, и рядом — малая серебряная чаша с чудовищно крупными иссиня-черными маслинами, которые привередливый Малышев любил до исступления, до истечения слюны. Вот и сейчас он немедленно подцепил маслинового монстра и отправил в рот.

А на столе появлялись тарелки новые и новые: с бело-золотыми клинышками чизкейка, заштрихованными карамельными нитями, с фаршированными яйцами, с лоснящейся ветчиной, с пирожками, с диетическими галетами и антидиетическим, возмутительно калорийным печеньицем, которого Малышев в задумчивости съедал, бывало, и по килограмму в один присест.

Оставалось разбудить Ариадну Куклину, романтично позавтракать и трепетно попрощаться — навсегда, ибо дальнейшее продолжение отношений совершенно невозможно. У Ариадны положение девушки на выданье, а холостячество Сергея Малышева давно колет глаза всем светским маменькам и тетушкам. Не стоит усложнять ситуацию. Неделя на роман — и так многовато.

Проводив человека в белой куртке, Малышев прошел в кабинет, выдвинул ящик стола. Оттуда вынул загодя припасенный футлярчик синего бархату, открыл и полюбовался. Стильная подвеска из белого золота с пятью крохотными сапфирчиками. То, что надо. Правильно выбрали, вовремя доставили — на Малышева работали толковые люди! Значит, спасибо, дорогая. Спасибо и — прощай!…

— Доброе утро!

Малышев аж вздрогнул от неожиданности. В дверях кабинета стояла Ариадна Кукулина — одетая, причесанная, даже уже и в туфельках, и сумочка в руке.

— Извини, Сережа, мне пора. У меня сегодня съемки с утра.

— М-м-м… — растерялся Малышев, тиская футлярчик, — А позавтракать?

— Я так рано не ем, — проинформировала Ариадна, улыбаясь. — Чудесный был уик-энд. Спасибо за внимание.

— Подожди! — Малышев уже оправился от неожиданности.

Подошел к Ариадне, обнял.

За годы практики ритуал расставаний был отработан до мелочей. Объятие объятию рознь — в данном случае не призыв, но прощание ясно и недвусмысленно выражало оно. Последующие реплики не оставляли вариантов для толкования.

— Это было замечательно.

Было, но, увы, прошло. Больше такого шанса не представится.

— Ты очаровательна.

Горечь разлуки в голосе — ах, как жаль расставаться! — и мужественный вздох: жаль, но надо. Я мужчина, я все стерплю, даже разлуку с тобой, дорогая!

— Я хочу, чтобы ты помнила обо мне…