Корректировка

— Что смотришь? Думаешь, зачем тебе такого алкаша конченого прислали? А других-то нет. Мы ведь пятый год уже под землей сидим. Столько же солнца не видели и воздухом нормальным не дышали. Сухпайки в прошлом году закончились. В день кило крупы и банка тушенки на троих. Хочешь поразвлечься, поменяй крупу на спирт. Очистные системы изношены в хлам, постоянно летят. Бывает, по несколько суток противогазы не снимаем. Трясет каждую неделю. Только и ждешь, когда все завалится. А оно завалится — теперь-то я это точно знаю…

— Да что у вас стряслось-то?

— Камушек прилетел. Бумс!

— В смысле, камушек?

— MH14 астероид. Небольшой, такой… километров десять в диаметре. Стукнулись почти на встречных курсах, шарик и треснул. Знаешь, что такое излияние траппов? Это когда лава льется из земли одновременно на тысячах квадратных километров. В Сибири, в Америке, в Индии… и не год-два, а сотни лет… — он отшвырнул недопитую банку. — Надоела эта ослиная моча, вина хочу!

Разливное вино и два пирожка с ливером на закуску, мы взяли там же в пивнушке. Жорж разлил в пластиковые стаканчики и сразу выдул свой. Я пока воздержался, не сказать, что был подавлен свалившейся информацией, но как-то стало не по себе. Раньше Жорж уже упоминал про, приключившийся в тридцать каком-то году, БП, но это было как-то абстрактно. Теперь же причина апокалипсиса персонифицировалась и заиграла, если можно так сказать, живыми красками.

— Так что, будущее предопределено? Все пропало, шеф?

— Смотря чье будущее, — он злобно укусил пирожок. — Моего времени — да, твоего — тоже. А вот того, куда ты прыгнул, начало семидесятых, еще пока нет. По крайней мере «они» так считают иначе не стали бы затевать эту канитель.

— Постой, постой! — я замотал головой, словно терзаемая слепнями лошадь. — Ничего не понимаю… сколько этих… «настоящих» времен?

— Да я сам не до конца врубаюсь… — Жорж пожал худыми плечами. — «Они» говорят, что время, как и пространство, неограниченно делимо, и словно поверхность моря, состоит из бесконечного числа волн. Падая в прошлое, как камень в воду ты запускаешь новую волну изменений, но она никогда не догонит той волны, с которой ты совершил свой прыжок в прошлое. То есть, меняя прошлое, ты не можешь изменить свое настоящее, в противном случае путешествия во времени были бы невозможны. А так ты просто скачешь с гребня на гребень и это лишь вопрос энергозатрат. Они, кстати, по мере углубления в прошлое с каждым последующим прыжком растут по экспоненте. Например, я могу ходить в портал хоть каждый час, тебе открытия приходится ждать сутки, а если ты поставишь портал в семьдесят втором и захочешь отправить человека еще глубже в прошлое, то ждать пока накопится энергия для прыжка, придется сотню лет, что, как ты понимаешь, делает затею абсолютно бессмысленной.

— Ну ладно, — сказал я, задумчиво потягивая вино, — Время, волны, прыг-скок… это все понятно. Но вот что мне абсолютно непонятно: как это люди позволили угробить себя какой-то космической каменюке?

— Брюску Уилиса вспомнил? — хехекнул Жорж. — Так он помер к тому времени — некому было за нас заступиться. А если серьезно, то дела в космической области к тридцатому стали еще хуже, чем во времена Брюски. Финансовый кризис, как начался в восемнадцатом, так по самое пришествие из него не вылезали. Депрессии, войны да революции, какой там на хер космос.

Астероид этот гребаный…еще за год заметили, что орбиты сходятся, и вместо того, чтобы что-то делать, все уточняли, гадали: ебнется не ебнется. Сект всяких развелось Судного дня, компьютерных игрушек постаповских наделали. Думали: ну упадет, чо, проживем как-нить, отсидимся пару годков в метро, а там все наладиться… и опять будем фьючерсами и деривативами торговать.

Не прошло человечество проверку. Сгнила цивилизация, туда ей и дорога. Помнишь, все говорили: вертикальный прогресс, мол, сингулярность накопления знаний? А он давно уже горизонтальным стал, свалкой бессмысленных знаний. Наука окончательно выродилась в грантососку. А все почему?

— Почему? — поинтересовался я, разливая вино.

— А потому что исчезло соревнование систем. Загубили мы социализм, а без страха перед ним и капитализм выродился. Это, знаешь, как у катамарана один корпус отнять. Устойчивый он будет? Так, еще и мы никуда не делись, приняли их правила игры — то есть влезли в оставшуюся лодку, и тут уже не до плавания вперед, все мысли: как бы не перевернуться. Так и барахтались до первого серьезного вызова. Эх, — он махнул рукой, — гони всю тройку под гору! Разливай!

— Хм… — сказал я, разлив вино, — все равно не понимаю, зачем посылать в прошлое, какого-то левого типа́. Сами что ли не могут его изменить, если такие зломогучие?