Корректировка

— Чем тебя угостить, Костя? — прищурился законник.

— Ты хозяин, — ответил тот.

— Тогда, — притворно задумчиво сказал Чибис, — принеси моему гостю сто пятьдесят водочки с прицепом и селедочки пожирнее. И пошустрее давай.

Могила сел за стол, закурил, а проворный халдей мигом поставил перед ним запотевший графинчик с водкой, кружку пива и порезанную селедку на тарелке.

— Фарту тебе, Чибис, — и вылил содержимое прямо в глотку.

Подождал, пока приживется, отпил пива и закусил селедочным хвостом.

Чибис, прищурившись, наблюдал за своим гостем. Ритуал был соблюден, пора поговорить о делах скорбных.

— Чем порадуешь Костик, получили с фраерка?

Могила важно кивнул.

— Макнули.

— Точно наглухо?

— Точняк! Четыре раза заточкой в бочину, больше не встанет.

— Меня не колышет, сколько раз вы его тыкали. Пульс проверял?

— Да там мандавошка эта, Манька Форточница, которая на подхвате была… окуляры те, что ты снять велел, у нее прямо в руках загорелись. Полыхнули, чисто паяльная лампа. Я не понял, чо это было? В общем, обожгло ее сильно, она и забазлала на весь околоток, мы с Котом её в охапку и подорвались оттуда. А насчет фраера… да в натуре, Чибис, после такого не живут. Кот забойщиком работал, свиней резал только так, с одного замаха. А свинью-то мочкануть потрудней чем человечка.

— Смотри, Костик. Серьезным людям этот фраерок дорогу перебежал, с самой Первопрестольной малява на него была. Если что не так… Ладно, держи лавэ. Заслужил, — он двинул по столу завернутую в газету пачку денег. — Косарь я тебе давал, тут еще девять. С такими грошами сможете залечь с Котом на годик. Лаве в саквояж и на юга. Пройдет время про вас все и забудут. Правильные люди говорят, за пацанчика этого, никто особо землю рыть не станет. Лишний он тут, никчёмный. Покопают месяцок и спишут на висяк.

* * *

Прошла бездна времени, а я еще был жив. Где-то далеко, горел неярко огонек, и я понял, что должен добраться до этого огонька. Мне обязательно надо было до него доползти…

Чувствовал, как жизнь уходит из моего тела, и проваливался в темноту.

Сознание ненадолго возвращалось, я снова полз, и жгучая боль была единственным ощущением, что соединяло меня с настоящим.

Я, то окунался в небытие, то ненадолго выныривал из звенящей темноты. Не думал и не мог думать. Весь был захвачен ощущением ухода из жизни.

Я повернулся на спину, стараясь придушить, прижать к земле, раздавить свою боль. И мне стало легче. Открыл глаза и увидел над собой большие яркие звезды. Их было очень много, и меня удивило, что они совсем не мерцают, а застыли светло и неподвижно, как на фотографии.

— Феликс! Феликс!

Я с трудом открыл глаза и опознал в человеке, склонившемся надо мной, Женьку. Она металась вокруг меня, рыдала, пыталась куда-то тащить, но я был слишком тяжел для нее. Потом, что-то решив, она унеслась прочь. Простучали по асфальту каблуки, я закрыл глаза, а когда снова их открыл, обнаружил рядом с собой, буквально голова к голове, рыжего кота. Он потянулся ко мне мордочкой и потерся, своей мохнатой щекой, о мою. Было приятно и щекотно, а боль исчезла.

В следующий раз придя в себя я услышал стрекотание мотора мотоцикла. Возбужденно переговаривались два голоса, мужской и девичий. Потом меня подхватили с двух сторон, подняли с земли и потащили.

Глава 19

Майор Леонов из Обнорска позвонил в два часа по полудню, как и договаривались. Харин поднял трубку.

— Слушаю тебя, Петя.

— Александр Иванович, — голос Леонова был крайне взволнован. — Не нашли супостата. Весь тот район обшарили, ни тела, ни заявления. По отчетам ментов — крови много, а самого нет.

Твою ж мать!.. — Харину хотелось разбить трубку о телефон. Ничего поручить нельзя! Как теперь звонить самому? Ох, как не хотелось Харину этого делать, но куда денешься. И он позвонил и униженно попросил о встрече.

Встречу назначили на шестнадцать часов, на даче в Барвихе. «Волгу» Харин оставил дома, поехал один, без шофера, на скромном «Москвиче 407».

Дача самого была обнесена казённым зеленым забором, с проводом сигнализации поверху. Харин подъехал к воротам. Из КПП вышел прапорщик-гэбист.

— Документы.

Харин протянул удостоверение, в котором значилось, что он — консультант министра.

— Ждите, — буркнул прапор, забрал документ и скрылся в будке.

Через несколько минут он появился, отдал удостоверение и сказал:

— Машину поставьте на стоянку. Вас ожидают.

То, что ему не дали въехать на территорию — плохой знак. Шеф выражал свое недовольство. Ну что ж, будем держаться соответственно моменту — покаянно. В ту же секунду исчез Александр Иванович, барственно-номенклатурный деятель, завсегдатай дорогих московских ресторанов. Через проходную вошел Саша Харин — человек мелкий, незначительный, которого и не видно-то на фоне этого государственного благолепия.

У входа на территорию, в самом начале посыпанной красным гравием дорожки, Харина ждал референт, высокий человек с надменным лицом. Он не протянул руки, не здороваясь, процедил словно оказывал Харину величайшую милость:

— Следуйте за мной.