Корреспонденции из Сибири

Наконец, Чита вовсе не имеет характера, свойственного многим русским городам; хлебопашеством в ней занимаются весьма мало. Чита, основанная одиннадцать с половиной лет тому назад, до настоящего времени не имеет выгонной земли, никакой, кроме нарезанной на четвероугольники для домов. Это довольно интересный факт. Дело о наделении города землей давно уже поднято, но так как нет другого исхода, как взять землю у соседних казаков или у бурят, то оно по настоящее время не решено ничем, хотя и решалось уже три раза в областном правлении. Тут предлагались разные сделки: взять земли у казаков, у которых земель много, и взамен того дать им землю от соседних деревень и уговорить бурят уступить землю, но последние, прежде полные владельцы значительной части Забайкалья по актам, данным Петром и повторенным его преемниками, ссылаются на то, что и без того они уступили много земель; одним словом, Чита без выгона, и уладить это дело довольно трудно, а пока жителям города приходится гонять свой скот на чужие земли.

К этому краткому очерку Читы позвольте присоединить поправку одной из моих прежних корреспонденций.

Просматривая № 12 «Современной летописи» нынешнего года, в котором напечатано письмо мое из Читы от 4 января, где говорится о Кабанске и его окрестностях, я заметил, какой громадный промах я сделал, неосторожно употребив слово «сибиряк». Слово это само по себе слишком неопределенно и ничего не означает именно по своей неопределенности. Можно говорить: крестьянин Верхнеудинского округа и то, означая, какой волости, или можно говорить: казак такой-то бригады или батальона и т. п., но не сибиряк, даже не забайкалец. Местные различия слишком велики.

Если действительно крестьянин Ильинской волости да, может быть, крестьяне семейских волостей[31] едят так, как я описывал, зато никак нельзя сказать это про сибиряка, и если я употребил это слово, то, конечно, не потому, чтобы хотел распространить факт, замеченный мной в Ильинской волости, на всю Сибирь, а потому, что жители Ильинской волости напоминали мне коренных сибиряков, насколько я мог наблюдать их в Томской губернии да в богатых округах Тобольской.

Зато сибиряк недалеко от Кабанска, хоть под Читой или за Читой к востоку и юго-востоку, да, наконец, и большая часть жителей области питается преимущественно кирпичным чаем. Есть ядрица и кирпичный — и слава Богу, крестьянин или казак сыт; мясо он ест редко, кислого, т. е. уксуса, почти и не нюхает, об овощах, конечно, часто и помину нет, вообще же овощи очень редки и возделываются мало. Кирпичный чай и какое-то варево, что-то вроде жидкой кашицы, вот все, чем он питается.

А потому надо видеть, как страшно развивается цынга в конце зимы. Особенно сильна она была в нынешнем году, после страшной прошлогодней засухи, простоявшей все лето и осень, и во время засухи нынешнего года, бывшей всю весну до половины июня. Овощей совсем не было, кислого тоже, свежее мясо ели редко (да еще посты подходили), масло и пр. страшно вздорожало, так как во многих местах (братская степь, Чита, дорога книзу по Ингоде и Шилке) травы не было до первых чисел, а местами до половины мая, и скот весь должен быть на подножном корму, а на сено цены баснословные.

Да, здесь рядом с довольствием крайняя бедность, и потому употребленное мною слово «сибиряк» давало ложное понятие о жизни крестьянина в Забайкалье.

Амур, ниже Благовещенска, 22 июля 1863 г.

Почти с самого выезда из Читы к востоку, вниз по долине р. Ингоды — просто «вниз», как здесь говорится, перемена, сравнительно с тем, что было по ту сторону Читы. Там братская степь, здесь горы, которые тянутся с обеих сторон реки и сперли быструю Ингоду; степная природа исчезает надолго. Самый характер растительности несколько изменяется, нет уже прежнего однообразия, свойственного «сопкам» около Читы. Не одной только елью да жиденькой березой заросли крутые горы; чаще и чаще попадается сосна, и береза является не жиденьким прутиком, а сформированным деревом. При этом правый берег постоянно роскошнее левого; там березняк зарастает даже небольшими рощицами. Горы по большей части подходят к берегу вплотную, только местами оставляя неширокую полосу — луг «падушку»; дорога все идет левым берегом, иногда отходит от реки на несколько верст и тогда тянется по хребтам с крутыми подъемами в несколько верст. Чтобы избежать их, остается одно средство — рвать береговые утесы и прокладывать дорожку в несколько сажень между ними и рекой; но фарватер от того засоряется, и камни приходится вытаскивать из воды. Так как утесы довольно крепки, то приходится рвать их порохом или разжигать (это делается обыкновенно зимой), раскладывая большой огонь; они трескаются, и тогда можно сворачивать большие камни. Конечно, дорога эта (как натуральная повинность) делается окрестными жителями.