Читаем Корреспонденции из Сибири полностью

Особенно пригодно для стеклянных фабрик должно быть Забайкалье, богатое замечательно хорошим чистым кварцевым песком и изобилующее гуджиром. Почти вся вторая бригада (окрестности Чинданта, о которых я писал в свое время) могла бы заниматься стеклянным производством в небольших фабриках в виде сельского промысла, но в тех условиях, в которых находится тамошнее казачество, живущее своими табунами, еще не является потребности в подобном производстве.

Второе производство Тальминской фабрики, которое мы знаем по образчикам, привезенным в 1862 г. на выставку в Читу, — это верблюжье сукно, также отрасль промышленности, которая со временем может получить большое развитие, особенно за Байкалом. Сукно значительно опередило стекло, особенно сукно, которое выделывается на новой фабрике, устроенной за Байкалом в округе, особенно богатом скотом. Но нельзя быть слишком строгим к продуктам наших фабрик, которым приходится преодолевать много трудностей. Неуменье рабочих и трудность найма хороших людей, трудность достать мастеровых, которых выписывают из России, собственное незнание фабрикантов, наконец, условия (владения землей за Байкалом, где земля не продается, а отдается лишь в аренду на 90 лет, все это тормозит — и сильно тормозит — нашу фабричную производительность.

Но вот и село Никольское. Тут Ангара вырывается из Байкала между двумя крутыми обрывами гор и быстро несется по каменьям мимо двух торчащих из воды Шаманских камней, чтобы потом нестись в широкой долине, местами разбиваясь на протоки. Тут, у деревни Никольской, в изгибе реки, зимуют суда, плавающие по Байкалу и отличающиеся своею совершенно своеобразною конструкцией. Плаванье по Байкалу, рыбные промыслы и извоз послужили важным предметом обогащения для прибрежных крестьян, почему прибрежные деревни особенно велики и отличаются зажиточностью. К сожалению, мы не имеем никаких сколько-нибудь верных сведений ни о байкальском судоходстве, ни о рыбном промысле. Со своей стороны скажем только, что в Никольской мы насчитали всего 37 судов, годных к плаванью; на той стороне, говорят, зимовало в Прорве всего 5 судов, да одно судно, слишком поздно рискнувшее перебраться через Байкал, зазимовало во льду как было, с чаями. Несколько судов находится еще в Иркутске или ушло вниз по Ангаре. Кроме того, по Байкалу ходят два парохода, и строится третий.

Заговоря про это пароходство, остается только рукой махнуть; правда, говорят, что воспоминание даже о неприятностях, которые пришлось перетерпеть, бывает приятно. Может быть, но, вероятно, это справедливо только в том случае, когда воспоминания относятся к неприятностям, наделанным горами, реками, бурей, но бурей в море или в лесу, а не в гостинице, где при сильном ветре с Байкала вам нужно свечку свою загораживать книгами от ветра, дующего сквозь стены, а в этой-то гостинице вы принуждены по трое суток дожидаться парохода; наконец, бурей в поле, а не тою, которая дует сквозь разбитые стекла на пароходе. Да, может быть, и приятны эти воспоминания, когда знаешь, что с моря да с гор нечего взять, но когда во всем виноваты люди, так тут воспоминания переходят в досаду. Ветер ревет, пароход идет под сильною боковою качкой, от которой того и гляди попортится машина, когда одно колесо работает чуть не на воздухе, а другое в воде чуть не до самой оси. Ревет, всех укачало, достается машине, а не переменять же направления, не идти же зигзагами, — к чему? Ведь надо идти туда-то, значит и иди прямо, авось машина выдержит. Конечно, в эту минуту не весело золотопромышленнику, который заплатил за золото по 5 руб. с пуда, в то время как за остальную кладь платится по 60 коп.[105] Смотрит он и видит, что его золото, запертое в кожух вместе с почтой, пожалуй, еще большему риску подвергается, чем все остальное. А тут, на беду, у соседа морская болезнь, вы идете просить таза какого-нибудь, чтобы не заражать атмосферы в каюте.

— Нет таза.

— Да над чем же у вас умываются, если два дня ходят в море?

— У нас не умываются.

Резон. А тут еще под ухом дверь стучит; летят баррикады, которыми пассажиры вот уже третий год заменяют ручку у двери… Ну да всех мытарств не расскажешь, да и не стоит, теперь строится новый 120-сильный пароход, который, надеемся, будет получше старых.

Осмелимся только дать один совет — завести побольше лодок, хотя бы даже ныне употребляемых, остро-высоконосой конструкции, так как байкальские специалисты-мореходы говорят, что морские шлюпки обыкновенной конструкции здесь не годятся. Хотя, конечно, они удобнее, но, может быть, действительно при здешней толчее, при короткости и высоте волн высоконосые шлюпки безопаснее: так хоть бы таких лодок завели побольше, а то с одною лодкой на пароходе куда как неудобно. Мы слыхивали, что в других морях пароходы обязаны иметь лодок на полный комплект пассажиров, и здесь, на старых пароходах, не мешало бы принять это за правило.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное