Корреспонденции из Сибири

В 1864 году я передал в «Современную Летопись» коротенькую заметку об Уссури[109]. Тогда я проехался по этой реке на пароходе взад и вперед, наскоро вглядывался в быт казаков во время наших кратковременных остановок, и потому мог сообщить только поверхностные заметки об этом крае. В 1866 году мне пришлось, вследствие возложенных на меня поручений, обстоятельно познакомиться с хлебопашеством на Уссури. Я провел целый месяц в безостановочных разъездах по пашням, лесам и болотам уссурийских прибрежий. Вопрос, поставленный мною в 1864 году: «Каким образом такая богатая страна, такое Эльдорадо, по словам хвалителей, может седьмой год не иметь своего хлеба?», — вопрос этот оставался нерешенным по неимению материалов, а потому теперь я снова к нему возвращаюсь. Этот вопрос тем более интересно решить, что почти рядом, то есть в конном войске Амурской области, казачество живет себе безбедно, имеет достаточно хлеба, даже продает его несколько. А между тем, кто же восхищался Амурской областью так, как восхищались Уссурийским краем?

Прежде всего я поговорю о характере местности в отдельных станицах, а так как на протяжении 450 верст не может не быть большого разнообразия, то постараюсь разбить Уссури на несколько частей и каждую из них рассмотреть порознь.

Вот, например, вблизи от устья, станицы Карсакова и Казакевичева. Перед вами возвышается на правом берегу лесистый хребет; прямо, вплотную почти от реки, начинаются отроги лесистого Хёхцыра, поросшего теми разнообразными лесами, о которых я упоминал в прежней статье; зато на левом берегу Уссури тянутся острова и низменности, продолжающиеся по обоим берегам Амура вплоть до Сунгари. Пришли казаки в конце осени, кое-как перезимовали, наконец, пришла весна — надо пашни пахать и хлеб сеять, а скоро ли расчистишь лес, где высоко поднимаются кедры, сосны, дубы, ясень в несколько обхватов? Конечно, принялись пахать луговую сторону, даром, что она вовсе не нам принадлежит, а китайцам, — с ними, впрочем, вообще мало церемонятся. На грех, луговая сторона, исключительно топленина, поросшая камышом, которого качающиеся светло-розовые султаны хоть и красивы, но зато служат явными признаками самой неблагодарной почвы: в большую воду ее всю топит, да и урожаи не Бог весть какие. Конечно, в первые года, когда только что подняли почву, нетронутую со времени ее обнажения из-под воды, и урожай вышел хорош, но теперь, когда почва немного поистощилась, восторги умерились, особенно с тех пор, как увидали, какие урожаи дает почва, расчищенная из-под лесов (конечно, в первые годы, после расчистки).

Пришла большая вода, всё потопила, ни зерна не собрано с благодатной почвы; затем, через два года опять та же история. Нечего делать, бросились казаки в лес — лес чистить. Прошу читателя вообразить себе такой веками нетронутый хребет, вообразить, чего будет стоить рубить деревья, выжигать пни, вырубать их затем топором и сечкою выворачивать землю из сети кореньев и собирать эти коренья в кучу, чтобы сжечь их, прошу вообразить себе всю эту массу труда, и тогда читатель не удивится, узнав, что расчистка (потом несколько лет всё еще надо обрабатывать землю сечкой, — прежде, чем можно будет пустить соху), собственно расчистка одной десятины стоит 80, 100 и до 150 руб. Зато, с другой стороны, урожаи действительно вознаграждают за потраченный труд: казаки плохие земледельцы, но и у них на таких землях с четверти десятин собирают по два овина (400 снопов) ярицы, иногда и больше; только долго ли будут удаваться такие урожаи? Земля скоро истощится при нерасчетливом хозяйстве, а разве сибиряк станет унавоживать свою почву? В общем результате в этих двух станицах почти на 500 душ (из хлебопашцев, пришлое население я не считаю) из 111 засеваемых десятин не более сорока пяти расчищено из-под лесов.