Корсар

— Почему? — Ева заметно расслабляется, кладёт голову мне на плечо, а пальцами шрамы обводит. Похоже, уделять повышенное внимание последствиям моей буйной молодости у неё уже входит в привычку. Но ведь молчит, не спрашивает об их природе, давая шанс самому рассказать, без давления и принуждения. Ещё одно очко в пользу Евы.

— А чёрт его знает? — пожимаю плечами и глажу Еву по спине. — Не видели во мне, наверное, достойного кандидата.

— Бывает, — протягивает и больше ни о чём не спрашивает.

Разжимаю объятия и отхожу в сторону, а Ева снова вздыхает, но сейчас в этом вздохе только печаль.

— Поехали, домой тебя отвезу?

Кивает, и через несколько минут, расплатившись и, оставив всё-таки провизию в ресторане, мчусь в сторону её дома.

15. Ева

— Так, ты сиди пока дома, никуда не высовывайся, — говорит Роджер, когда подъезжаем к моему дому, и я открываю входную дверь. — А я съезжу кое-куда и сразу вернусь. Не больше часа, хорошо?

Внутри всё холодеет от осознания того, что он сейчас уедет, а мне снова придётся остаться одной, здесь, когда в любой момент может что-то приключиться. Раньше в этом доме я чувствовала себя в безопасности, но не сейчас, когда жилище превратилось в место паломничества извращенцев, увлекающихся разбиванием окон и запугиванием. А что если кто-то решит ворваться сюда, пока Роджер будет мотаться по своим делам? Что если на этот раз эти люди будут настроены серьёзнее, чем в прошлые разы? И Артём так и не вернулся...

Но попросить Роджера не уезжать не могу. У него есть своя жизнь, в которую я и так слишком уж влезла, спутав все карты. Наверняка ему нужно работать, заниматься тем, что для него по-настоящему важно, а не разгребанием моих проблем. Нет уж, пусть едет, обойдусь как-нибудь.

— Быстрее возвращайся, — всё, о чём могу попросить, делая шаг в комнату, но в следующее мгновение сильные руки обхватывают меня за талию, отрывают от земли и проносят вперёд.

Дверь за спиной хлопает, а у меня дыхание перекрывает, когда Роджер разворачивает меня к себе лицом, обхватывает пальцами за скулы и впивается в губы жадным поцелуем. Он не похож ни на что из того, что чувствовала до этого в жизни, даже на те поцелуи, что были в ресторане. Этот настолько глубокий, жадный и нетерпеливый, что просто с ума сводит. Не понимаю, что происходит вокруг, когда он дотрагивается до меня, но мир решительно перестаёт быть прежним. Я становлюсь другой — сильной и решительной, смелой и отчаянной.

— Ты же уезжать собирался, — произношу, когда он наконец отрывается от моих губ.

А разум воет о том, что я хочу, чтобы он остался, но требовать это? Никогда.

— И ты поверила, что оставлю тебя одну в этом… доме? — гладит по волосам, что упали на спину, когда моя гулька рассыпалась во время поцелуя. — Но если хочешь, то я уеду. Прямо сейчас. Хочешь?

Он провоцирует, ухмыляясь, не выпуская из объятий, словно демон, ворвавшийся в мою жизнь. Каждое его движение, каждое прикосновение губ к горячей коже — вызов и полное несоответствие словам, которые произносит.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Ответ вырывается на свободу быстрее, чем я успела подумать, но, даже если бы сто лет размышляла, именно это и сказала. Я действительно не хочу, чтобы он исчезал. Не сейчас. Не из моей жизни. Никогда.

— Ева-а… — то ли хрип, то ли стон, а потом решительное: — Да пошло оно всё на хрен!

И снова целует, ловя губами мои всхлипы, возвращая назад хрипы и приглушённые стоны. От этого звукового симбиоза кружится голова, а его руки, находящиеся одновременно везде и нигде, сводят с ума. Сминаю в кулаках футболку на его груди, потому что совершенно забыла о самоконтроле, о недостаточном опыте и неловкости. Роджер так напорист в своей страсти, так обезоруживающе честен в эмоциях, что невозможно не поддаться.

Проникая руками под футболку, снова провожу пальцами по шероховатости шрамов, а сердце помимо воли сжимается от тревоги. Почему так случилось, что это за отметки? Но тёплые губы ласкают шею, а борода щекочет кожу, и этот контраст заставляет прогнуться в пояснице. Подаюсь вперёд, словно кошка, в надежде прижаться сильнее, почувствовать близость, которой никогда не ощущала, потому что не было на это никакого желания.

— Ты такая… ты просто нереальная, — шепчет на ухо между поцелуями, а слова эти — огнём по венам. — Не доводи меня, Ева, до греха не доводи. Всё должно быть правильно, с тобой всё будет по-другому. Просто верь мне, и тогда я и сам поверю.

Молчу, не в силах произнести ни слова, ища его губы, лихорадочно блуждая по коже ладонями, стремясь раствориться в нём.

— Поехали ко мне? — вдруг спрашивает, прикусывая мочку уха, языком проводит, а у меня в глазах темнеет от острого желания, что дамасской сталью по нервам.

Упираюсь лбом в грудь Роджера, впитывая прерывистые вдохи и вибрацию неизлитого неистового желания, слушая тяжёлые удары сердца.

Мысль о брате снова врывается в сознание, словно ледяной водой окатывает. Как я могу думать о чём-то, обжиматься, целоваться, когда брат пропал и, возможно, с ним случилось что-то ужасное?! У него же никого нет, кроме меня, а я… я эгоистка!