Корсар

Когда мысли постепенно проясняются, а волосы намокли, прилипнув к лицу, закрываю кран и вытираюсь большим светлым полотенцем. Смотрю на себя в зеркало и встречаюсь взглядом со своим отражением. Глаз лихорадочно блестит, повязка скрывает второй, делая меня похожим на пирата, рыжая борода намокла и стала более насыщенного, почти бордового цвета. Вот на кого я похож? Гоблин какой-то, не иначе, но Ева так смотрит на меня, так отзывчиво откликается на любую мою ласку, что теряюсь. Вот что она могла найти в таком придурке, когда вокруг столько красивых и молодых? Но кто я такой, чтобы оспаривать её выбор?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍17. Ева

Прохожу в комнату, бросаю взгляд на высокое окно, за которым небо стремительно сереет, заволакиваясь рассветной дымкой, нахожу выключатель на стене и невольно съёживаюсь. От навязчивых воспоминаний о том, что случилось в лифте, хочется зажмуриться. Это на самом деле со мной произошло, тощей веснушчатой Евой? Никогда не думала, что способна на такое, когда готова была раствориться в каждом его движении, и мало ведь было. Хотелось, чтобы он вошёл в меня — резко, наполнив без остатка, — хотя после того, первого и очень неудачного раза мне казалось, что никогда не смогу быть такой… открытой и готовой. Но появился Роджер, остановил лифт и сделал со мной то, от чего кричала и металась, захлёбываясь от эмоций.

Ноги точно ватные и я иду к небольшому дивану, чтобы не рухнуть прямо здесь, на пороге комнаты. Роджер чем-то там гремит, что-то переставляет, выстукивает, а я поджимаю под себя ноги и опираюсь подбородком на согнутые колени. Обхватываю икры руками и сижу, глядя в одну точку перед собой. Сейчас Роджер вернётся и что делать? Изображать, что ничего не произошло? Поцеловать? Узнать, что он чувствует по этому поводу и насколько для него такие… кхм… приключения в порядке вещей? Ага, так и представляю выражение его лица, когда вопрос задам: “Роджер, признавайся честно, как часто ты трахаешь своих подружек пальцами в лифте?” Даже, наверное, борода вздыбится от удивления. Фу, отвратительно. Нет уж, не собираюсь позориться, делать мне больше нечего. И так понятно, что у него была бурная личная жизнь — вон до чего довести меня сумел, но выяснять имена его баб в алфавитном порядке как-то не хочется. В конце концов, мне ведь девятнадцать, не десять, и я прекрасно знала, чем закончится наша поездка к нему домой. Правда, не думала, что всё начнётся ещё на подступах к квартире.

Да и какая разница, сколько их у него было и чем с ними занимался, если рядом со мной и уходить никуда не собирается, только меня прогоняет, дурак. Только не на ту напал, от меня так просто не избавится.

Жалею ли я о том, что позволила ему ласкать себя? Ага, держите карман шире!

Тяжёлые шаги приближаются, а я утыкаюсь носом в колени, чтобы не видел, как пылают мои щёки. Волосы свисают, занавешивая меня от его взгляда, а я мечтаю сквозь землю провалиться. Роджер уже совсем близко, что-то ставит на журнальный столик и садится рядом, а диван под его весом прогибается. Но руки ко мне не тянет, молчит, только дышит тяжело и шумно.

— Ева-а, — говорит, уже привычно растягивая последнюю букву, — посмотри на меня.

— Нет, — бурчу в колени, а он тихо смеётся. — Даже не уговаривай, понял?

— Почему? Хочешь, пакет бумажный на лицо надену? Где-то в кухонных шкафах валяется парочка.

Вот дурак, какой же дурак, совсем ничего не понимает ведь!

Вскакиваю, опираясь коленями на мягкий диван, и одним резким движением запрыгиваю к Роджеру на руки. Он удивлённо заламывает бровь над здоровым глазом, а я двумя руками обхватываю его за бородатые щёки и касаюсь губами чёрной повязки. Хочется, чтобы он понял: меня совершенно не волнует ни его “особенность”, ни его возраст, ни прошлое, которое наверняка было бурным и тяжёлым.

— Ты мне нужен, понимаешь? — всё, что удаётся проговорить, потому что чувства в этот момент обнажены до предела, новые ощущения сжимают сердце, и я несколько раз моргаю, чтобы не расплакаться от той нежности, что внутри бурлит, сжимая горло спазмом.

Вместо ответа обхватывает мои ягодицы широкими ладонями и сжимает пальцами сквозь ткань брюк. Сильно, вкладывая в этот жест все эмоции, что на лице отображаются, о молчит, а мне и не нужны никакие слова, всё и так понятно.

— Можно посмотреть? — спрашиваю, поглаживая треугольник плотного шёлка, закрывающий глаз. — Я аккуратно.

Роджер, останавливая, сжимает мою кисть сильными пальцами, подносит ладонь к губам и целует бинты, даже сквозь ткань оставляет, огнём горящий, след.

— Потом когда-нибудь, хорошо?