Корсар

Когда с обедом покончено, и каждый расползается по углам, решая какие-то важные вопросы или просто болтая, остаюсь сидеть на кресле. Меня совсем не тяготит одиночество, потому что, находясь здесь, в один момент почувствовала, что на самом деле кому-то нужна и мне рады. Искренне, без притворства и чужого липкого желания влезть под кожу. И ещё я так много съела на нервной почве, что, кажется сейчас лопну. Откидываю голову на спинку, закрываю глаза, почти засыпая. Так хорошо, так спокойно, что совершенно не хочется ни о чём тревожиться. Пусть всё синим пламенем горит — Артём, бандиты эти, работа, — я хочу отдыхать и наслаждаться жизнью. Вдруг чувствую, что кто-то аккуратно трогает меня за руку, я резко открываю глаза и выравниваюсь. Оглядываюсь и замечаю Женечку — сына Кристины, — стоящего совсем рядом и глядящего на меня чистыми огромными голубыми глазами. В такого ребёнка невозможно не влюбиться, особенно остро это ощущалось, когда стоял на табуретке и декламировал Бродского, размахивая руками и принимая самые театральные позы из возможных.

— Ты класивая, — говорит и влезает мне на руки. Такой смешной, с зажатой в пухлой ручке булкой. — Будешь? Кусай!

Протягивает мне булку, от которой не откусил ещё ни кусочка. Для меня, что ли, приготовил? Это трогает до глубины души, потому что дети, в отличии от нас, взрослых, притворяться не умеют.

— Я уже объелась, пожалей меня! — прошу, а мальчик сводит светлые брови к переносице, настаивая на своём.

— Мама говолит, нужно больше кушать, — философски замечает Женечка, — тогда выластишь большой и сильный. Как Алчи.

— Правильно мама говорит.

— Ты тоже будешь большой и сильной.

Мысленно представляю женскую версию Арчи и начинаю смеяться. Нет уж, спасибо, мне и так хорошо.

— Ты весёлая, — улыбается Женя. — Ты Лоджела женщина, да?

Нет, это всё-таки уникальный ребёнок, я это сразу поняла. Вроде маленький ещё, но настолько тонко чувствует жизнь.

— Вроде того, — отвечаю, откусывая кусок булки. Надо жевать, хоть и не влезает больше, иногда это лучше чем отвечать на неудобные вопросы маленького мальчика.

Женечка ёрзает на моих коленях, что-то бурчит себе под нос, потом всё-таки слезает и убегает к Арчи. Удивительные у них отношения, хоть и не родные по крови, но трудно не заметить, что между мужчинами — маленьким и взрослым — самая настоящая дружба и бесконечная привязанность. За ними очень интересно наблюдать. Вот Женя дёргает Арчи за рукав, а тот отвлекается от разговора, улыбается настолько тепло, что его грубое лицо начинает буквально изнутри светиться. Подхватывает мальчика на руки, подбрасывает вверх, а Женечка смеётся и взвизгивает, потому что счастлив.

— Домой поедем? — спрашивает возникший рядом Роджер. — Я сейчас такси вызову, потом кто-нибудь из парней мой чоппер пригонит.

Киваю, хоть, на самом деле, не очень хочется уезжать, но мне нужно вернуться домой, чтобы узнать, возвращался ли брат.

— Оставайся, — предлагаю и убираю упавшую ему на лоб прядь. — Я сама уеду, проверю как там дома дела обстоят, а вечером встретимся. Отдыхай.

— Не помню, чтобы я слишком уставал, — ухмыляется и целует моё запястье. — Не выдумывай, никуда я тебя одну не отпущу. На треках сегодня санитарный день, потому я весь в твоём распоряжении.

— Но…

— Никаких «но».

Спорить бесполезно, потому киваю и снова откидываюсь на спинку кресла, вытягиваю ноги и позволяю себе ни о чём не думать, пока такси мчится за нами.

* * *

— Всё-таки надеюсь, что Артём дома, — говорю, когда такси, в котором едем к моему дому, останавливается на перекрёстке. Роджер смотрит на меня, чуть сжимает в своей мою ладонь и тяжело вздыхает. — Не может же он вторые сутки не появляться.

— Пусть, конечно, сам объявится, так будет лучше для всех.

В голосе звенит сталь, а между бровями залегла глубокая морщинка. Иногда в моей голове мелькает мысль, что мы совсем друг друга не знаем, почти не в курсе привычек, предпочтений, мировоззрения. Мы просто сошлись однажды на общей дороге, столкнулись лбами, и никак не разойдёмся. Какой он в гневе? Что болит внутри? О чём мечтает? Я не спрашиваю, боясь быть навязчивой, малодушничаю, но мне хочется верить, что у нас впереди ещё очень много времени, чтобы лучше узнать друг друга.

— Знаешь, я боюсь за него…

— Понимаю, — обнимает меня за плечи, прижимает к себе так крепко, что рёбра ноют, но это приятная боль. Таксист поглядывает на нас в зеркало, и я расплываюсь в довольной улыбке. Пусть смотрит, неважно всё это — люди, общество, проблемы. Главное, вот этот вот мужчина с покрытой шрамами кожей, который смотрит на меня так, словно я подарок небес.

— Приехали, — объявляет таксист, а я тянусь к сумочке, чтобы достать кошелёк. У меня совсем немного денег, но хоть что-то.

— Чем это ты занята? — спрашивает Роджер, удивлённо заламывая бровь.

— Деньги ищу.

— Зачем это, позволь узнать?

— Ну как? А за проезд... Вон, сколько на счётчике намотало. Ужас же.

— Ага, без штанов прям из-за тысячи рублей останусь... Выходи, Ева, из машины, не мучь моё бедное сердце.