Смотрю на непроницаемое выражение лица, недовольно сжатые челюсти, киваю, открываю дверь и быстро выхожу из машины. От греха подальше.
Иду к воротам, открываю калитку и смотрю на зеленеющий розовый куст под выбитыми окнами. Так люблю цветы, жаль ещё не распустились. Не дожидаясь Роджера, подхожу к двери и толкаю её, но она заперта. Снова. Значит, Артёма ещё нет. Или уже.
Плакать хочется от обиды и страха за него, хотя... Есть ли повод бояться? Не знаю. Может быть, он в компании каких-нибудь девиц и лихих приятелей прожигает жизнь, забыв обо всём, а я все нервы уже истратила, переживая?
— Ну что? — спрашивает Роджер, когда достаю ключи из сумочки.
— И ничего, — пожимаю плечами и распахиваю дверь.
— М-да уж... — протягивает Роджер, заходя следом. — Найду я его, Ева, не переживай. Из-под земли достану, но найду.
— Из-под земли не надо, — отрицательно машу головой, отгоняя мрачные мысли, а у самой ком в горле, потому что не хочу, чтобы с Артёмом что-то случилось.
Дура, да? Но он единственный человек, кроме меня, оставшийся от нашей семьи. Все остальные умерли, уйдя призрачными тенями за границу мироздания, и я не хочу так рано потерять ещё и его.
— Дай мне его номер телефона, — просит Роджер, когда оказываемся на кухне. — Пробьём, вдруг повезёт.
Я протягиваю мобильный, а Роджер уходит в другую комнату. Вздыхаю и беру веник, чтобы убрать наконец-то бардак и хоть чем-то заняться и отвлечься от мрачных мыслей. Порезы слабо ноют и почти уже не беспокоят, но энергично махать метлой не получается. В итоге плюю на это дело и выхожу из кухни.
Роджер стоит ко мне спиной, в центре комнаты и разговаривает по телефону. До слуха доносятся обрывки фраз "...пробьёшь?", "Карл, только между нами...", "...не пори горячку". Опираюсь плечом на дверной косяк и почти не дышу, любуясь широкой спиной и падающими на шею рыжими волосами.
— Давно тут стоишь? — спрашивает, не поворачиваясь ко мне.
— Недавно, — отвечаю, делая шаг в его сторону. — Но я почти ничего не слышала, клянусь.
— Точно не слышала?
— Точно.
— Ну смотри мне...
Роджер издаёт низкий смешок, больше похожий на хриплое рычание, разворачивается и притягивает меня к себе. Обнимает, прижимает к себе и зарывается носом в мои волосы на макушке.
— Ты так пахнешь... Как весенний лес на рассвете.
— Обычно я пахну, выдумываешь тоже...
— Знаешь, я очень остро ощущаю запахи, — тихо говорит, поглаживая меня по волосам. — Это моё проклятие, потому что всё вокруг — люди, транспорт, животные — ощущается острее. Но когда ты сидела на мотоцикле впереди меня, я почувствовал аромат ландышей и весеннего ветра. И, чёрт, мне это понравилось. Всю жизнь бы нюхал.
— Извращенец, — смеюсь и привстаю на носочки, чтобы заглянуть в его лицо. Обхватываю руками щёки и заставляю посмотреть себе в глаза. — Ты даже не представляешь, насколько ты замечательный.
Роджер хмыкает и улыбается.
— Нет, золотая девочка, я не замечательный. Но для тебя готов попытаться таким стать.
22. Роджер
Звонок мобильного заставляет оторваться от Евы, и это жутко бесит, но я жду информацию о блудном родственнике, потому игнорировать — не вариант. Иногда бывают вещи поважнее поцелуев.
— Нашёл? — почти рычу в трубку, потому что сил нет контролировать себя, когда Ева так тяжело дышит в моих руках.
— Сомневался, что ли? — очень натурально удивляется Карл.
— В тебе? Никогда.
— Польщён, — хмыкает в трубку и продолжает: — Сам приедешь или нам его доставить с бантом на башке?
У меня есть ровно секунда на размышления, потому что дольше Карл ждать не умеет.
— Сам. Как раз мой мотоцикл подогнали.
— Тогда жду в гаражном кооперативе.
И отключается. Карл — слишком душевный, без вариантов.
— Ева, слушай, — прошу, целуя в макушку, — я сейчас съезжу кое-куда.
— Это же с Артёмом связано, да? Скажи мне, Роджер, пожалуйста! Я должна знать.
В голосе требовательность, смешанная с паникой, а я прижимаю Еву к себе, чтобы часть эмоций в себя впитать, облегчить её груз.
— Точно, с Артёмом, — киваю, хоть Ева, зарывшись носом в футболку, не видит моего лица. — Помнишь, со мной в «Корсаре» тогда альбинос был, тощий такой?
— Да.
— Он нашёл брата твоего. Нужно поехать, забрать беспокойного товарища.
— Артём живой?! — спрашивает так тихо, что почти и не слышно, но у меня не только обоняние хорошее. — Только честно скажи! Не ври мне!
— И не думал, но пока ещё сам не в курсе.
Ева сгребает мою футболку в кулаки и тихо всхлипывает. Беру пальцами под подбородок, лицо её поднимаю, но слёз нет. Лишь лихорадочный блеск зелёных глаз, потемневших, почти чёрных.
— Ева, я не знаю, что там и как, но если он жив, с ним всё будет хорошо. Я тебе обещаю.
Молчу о том, что сперва хребет ему сломаю, если до этого раньше никто не додумался, а потом уже всё точно будет хорошо.
Ева лихорадочно кивает, становится на носочки, целует в губы — быстрым, стремительным поцелуем, — и бежит в коридор.