Корсар

Сражались в жюстокорах. Видимо, Симон де Костентин постеснялся показать, насколько чиста его рубаха. Он встал в высокую стойку, модную сейчас у французов. Наштукатуренное, желтушное лицо напряжено. Шпагу держит твердо. Судя по всему, у него были хорошие учителя. Сейчас узнаем, был ли он хорошим учеником этих учителей? Я не стал выпендриваться, выцеливать. Отбив два удара и уловив их алгоритм, во время третьего, когда шпаги соединились левыми сторонами, а Симон де Костентин держал руку высоко поднятой, я взял сильной частью (ближней к эфесу) своего клинка слабую часть (ближнюю к острию) его и, направив удар под руку, не выворачивая кисть, уколол сопляка в бок. Клинок туго преодолел бордовый жюстокор, украшенный золотыми позументами, а потом легко пошел дальше, влез сантиметров на десять. Я быстро выдернул шпагу и отшагнул назад и влево, за руку противника, чтобы не схлопотать ответный удар.

Перестраховался напрасно. Симон де Костентин прижал правый локоть к ране и посмотрел на меня так, будто увидел впервые. Вокруг его головы появился еле заметный серый ореол, причем не в горизонтальной плоскости, как пририсовывают святым, а в вертикальной, как бы взяв лицо в рамку. Создавалось впечатление, что ореол образовался из шафрана, обсыпавшегося с лица и поменявшего цвет. Увидев ореол, я понял, что племянник адмирала не жилец. Выронив шпагу, Симон де Костентин начал медленно оседать. Секундант Гильом де Сарсель бросился к нему, поддержал, не дав упасть, помог сесть, а потом и лечь на густую зеленую траву, которая, благодаря частым дождям и туманам в последний месяц, поперла на славу.

— Его надо отнести к лекарю! — крикнул Гильом де Сарсель.

Больше никто не поспешил на помощь. Наверное, не я один понял, что Симон де Костентин долго не протянет, и не мне одному он сильно не нравился. Родственников своего начальника, как и его самого, любят ровно до тех пор, пока это выгодно.

— Красивый удар! — похвалил бывший капитан «Победоносного». — Уверен, что этот щенок не доживет до утра.

— Так получилось, — молвил я не то, чтобы сожалея, а просто констатируя факт.

Наверное, кто-то должен был ответить за гибель моего фрегата, а кто подходил на эту роль лучше племянника адмирала, бестолково выполнившего бестолковый королевский приказ?! Тем более, что до первых двух добраться мне было слишком трудно, а этот сам напросился. Да и настроился я перед прыжком в море вынырнуть в другой эпохе. В этой мне стало скучно, надоело быть французом и жить с располневшей женой, поверившей, что она — виконтесса. Тем более, что у меня и раньше не складывались отношения с французскими королями. Попал в подданные Людовика Четырнадцатого из-за дуэли и найду другого правителя по этой же причине.

— Адмирал де Турвиль быстро принимает решения, так что не советую попадаться ему на глаза ближайшие пару недель, — сказал бывший капитан «Победоносного», опять потерев кулаком губы.

— Надеюсь, мы не встретимся с ним не только ближайшие недели, но и месяцы, — произнес я. — Мой ответный совет: уходите из французского флота. В ближайшие лет двести заправлять на морях будут англичане. Так что или переходите к ним, или отправляйтесь в корсары. Там хотя бы разбогатеете.

— Я и сам так думал. Ждал повод. Если не дадут новый корабль, поплыву в Англию, — сообщил бывший капитан «Победоносного».

Хозяин гостиницы уже знал, что я убил на дуэли племянника адмирала. Поединки пока не считаются преступлением, чего не скажешь об убийстве племянников адмиралов. Это все еще непростительный грех, если ты не командир адмиралов.

— Ваш слуга сказал, что вы сегодня уедете, — предельно вежливо уведомил хозяин гостинцы. — Обед вам не готовить?

— Почему же, приготовь, — ответил я. — Мне еще надо купить лошадей.

— Мой кузен торгует лошадьми. Если хотите, пошлю за ним, — предложил он болеетеплым и менее официальным голосом.

— Мне нужны две ездовые с седлами и одна вьючная. Если у него есть хорошие, пусть сразу приведет. Заплачу щедро, но всякую дрянь покупать не буду, — предупредил я.

— Лошадей лучше, чем у него, в нашем городе ни у кого нет! — похвалил хозяин гостиницы.

Кузен-барышник оказался тридцатичетырехлетним болтливым малым с вытянутым лицом. Если его голову поместить между лошадиными, то не сразу поймешь, где человеческая. Барышник привел четырех лошадей: трех ездовых жеребцов и вьючную кобылу. Если это лучшие в городе, то всех остальных надо отправить на колбасу. Каждый раз, когда я спрашивал, сколько стоит конь, кузен начинал нахваливать его.

Поняв, что ответа не дождусь, потому что меня держат за лоха, предложил:

— Три сотни ливров за двух жеребцов и кобылу.

— Сеньор, да каждый из жеребцов стоит три сотни! Вы посмотрите, какие у них… — вновь загомонил барышник.

— Пошел вон, — тихо сказал я и направился к двери, ведущей со двора гостинцы в столовую, где меня ждал обед.

— Шестьсот за троих! Пятьсот! Четыреста пятьдесят! — под каждый мой шаг понижал цену барышник.

— Триста тридцать, — остановившись на пороге и не оборачиваясь, бросил я.