Дальше в планах Петра Первого был захват Ниеншанца, расположенного в низовьях Невы, на месте будущего Петербурга, но сперва ждали нападения шведов под командованием генерал-майора Крониорта, которого знавшие его характеризовали, мягко выражаясь, как человека крайне осторожного. И на этот раз генерал-майор не подвел тех, кто его характеризовал. Затем пришли тревожные новости из Крыма. Хан Девлет-Гирей собирал войско, намереваясь совершить налет на русские земли, вопреки мирному договору России с Турцией. У крымских татар поизносились халаты, пора было разжиться новыми. Драгунским полкам приказано было быстрым маршем двигаться к Москве и ждать там дальнейших указаний. Петр Первый, оставив для защиты Шлюхенбурга около трех тысяч пехотинцев и артиллеристов под командованием Александра Меньшикова, отправил семитысячный корпус под командованием Шереметева зимовать в Ливонию. Впрочем, корпус пошел туда без командующего, которому разрешили до конца святок побыть в лоне семьи. С остальными войском царь вернулся в Москву. По слухам, у него появилась походно-полевая жена из пленных чухонок. Скорее всего, это будущая императрица. Видимо, поэтому Меньшиков и был оставлен на Неве, а не из-за того, что в опале, как утверждали злые языки. Кое-кто даже поспешил лягнуть напоследок «упавшего» фаворита. Я знал больше, поэтому расстался с комендантом Шлиссельбурга, как с лучшим другом, чем приятно удивил его.
— Кого считал друзьями, предали, а кого… — Александр Меньшиков не договорил то ли из такта, то ли от избытка эмоций.
— «Судите их по делам их», — поделился я цитатой, усвоенной при общении с лордом Стонором.
Въезд в Москву Петр Первый устроил такой торжественный, будто захватил Стокгольм. Мой тесть в то время был в столице, видел всё и потом недели две терроризировал родню и знакомых рассказами об этом мероприятии. Из рассказов получалось, что захватили все-таки столицу Швеции, не меньше. Видимо, царь Петр был прав, устроив зрелище. Выражаясь языком двадцать первого века, грамотная пиар-акция значительно повысила его рейтинг в рядах рабов всех сословий. Они ведь все искренне считали себя его рабами. Даже генерал-фельдмаршал заканчивал письма царю строкой «Наипоследнийший раб твой Бориско Шереметев челом бью».
Мой полк в это время был в своем лагере в Воздвиженском. Здесь я с царского позволения произвел повышение в чине некоторых своих подчиненных. Четверо капитанов, командиров эскадронов стали майорами, командирами батальонов, причем командир первого — премьер-майором, а остальные — секунд-майорами. Соответственно, четыре поручика стали капитанами, четыре прапорщика — поручиками и так далее. Кроме того, сорок восемь отличившихся солдат стали капралами. По странному стечению обстоятельств капралы гибнут чаще сержантов и офицеров, так что это задел на будущее. Для того из них, кто доживет до сержанта, этот чин может стать началом большой карьеры.
Нам прислали пополнение, с которым старослужащие обращались не хуже советских «дедов». Так что «дедовщина» — это порождение не социализма, а русского менталитета, подверженного глубинной тяге к справедливости: нам плохо, если кому-то не было так же плохо, как когда-то нам, и наоборот.
Сразу после нашего возвращения тесть настоял, чтобы я сходил с семьей в церковь по случаю праздника «Введения во храм Пресвятой Богородицы».
— Надо молебен заказать по убиенным, помолиться за их души. Так у нас принято, — сказал он мне.
На самом деле, как я позже узнал, мне надо было появиться на людях вместе с женой. Кто-то распустил слух, что я в большом фаворе у Петра Первого, поместье огромное получил (аж сто дворов!) и деньжищ тыщу целковых за ратные подвиги, а потому Настю собираюсь постричь в монашки и жениться на более знатной, которую сосватает мне сам царь. Наверняка придумали эту байку враги тестя. Он долго был в опале, отгреб от многих по полной программе, а в последнее время начал возвращать долги той же монетой. Я посоветовал ему поумерить пыл.
— Нельзя без наказания оставлять, иначе опять нагадят, — возразил он. — Народ у нас такой — под кнутом в праведники попадает.
Я переключил его внимание на свои новые поместья под Тулой. Там не принадлежали три деревни и часть большого села Новотроицкое. В этом селе, кроме меня, были еще два хозяина — подполковник Семеновского полка Карпов, отличившийся во время штурма и получивший очередной чин (был майором) и полторы сотни дворов, часть из которых находилась в Новотроицком, и сам царь, которому принадлежала примерно четверть дворов, но, как догадываюсь, только до следующей победы, когда ими наградят какого-нибудь отважного командира.