Корсар

Однако же Луи Геноле ревностно работал, и под его руководством «Горностай» быстро оживал. Новый экипаж, малуанский от первого до последнего человека, был вполне удовлетворителен как своей дисциплиной, так и старательностью. Это все был народ мирный, набранный специально для того, чтобы привести фрегат домой, и который, не будучи причастен к корсарству, отнюдь не жаждал каких-нибудь приключений. Это были не то, что флибустьеры, и Тома с некоторым презрением относился к этим добродушным ребятам, простоватым и покладистым бретонцам, которые беспрекословно исполняли все приказания. Луи на это не жаловался, так как это давало большой выигрыш во времени, позволяя ему закатывать им двойные наряды, увеличивать число береговых работ, заставлять их трудиться и в трюмах, и на мачтах, одним словом, без зазрения совести пользоваться этими незлобивыми матросами и гонять их до бесчувствия, чтобы в самом спешном порядке приготовить все для предстоящего отхода.

Что касается Тома, то он в этом отношении не проявлял никакого беспокойства и, предоставляя другим полную свободу действий, проводил последние дни своей американской жизни в приятных прогулках по всему острову, а последние свои ночи — в еще более приятных кутежах, на которые созывались авантюристы всей округи. Хуана не пренебрегала этим веселым обществом и охотно председательствовала на ночных бдениях. Кичась своими богатыми нарядами, она находила удовольствие, соединенное, правда, с тайным презрением, в обществе многочисленных дам, никогда не упускающих случая присоединиться к флибустьерам, пока у тех есть деньги, и превосходно умеющих выманивать большую часть этих денег в свою пользу; откуда и обилие драгоценностей и красивых платьев. Захват Сиудад-Реаля пышно набил все карманы; так что на Тортуге царила изумительная роскошь — на несколько недель. И все это тратилось на пьянство и распутство. Целые океаны вина стекали алыми волнами на шелка, бархат, кружева и золотые вышивки. Сюда примешивалась также и игра, и нередко, в силу чудесных особенностей ландскнехта[63], флибустьеры усаживались за карточный стол богатыми и вставали из-за него бедняками. Что, впрочем, мало их трогало, раз море-то, в конце концов, оставалось на месте, а на море — неприятельские корабли; значит, все проигравшие неминуемо должны были вернуть свой проигрыш либо на зеленом поле, либо на поле брани. Следствием этого являлась самая яростная карточная игра среди самых царственных оргий…

Один лишь Геноле не принимал ни в чем участия и, упорно оставаясь на фрегате, с еще большим усердием старался ускорить его подготовку, с каждым днем подвигавшуюся вперед…

* * *

Наконец, наступил час отхода, которому надлежало быть последним в эту долгую и плодотворную кампанию «Горностая». Лето господне 1677-е близилось к концу. А Тома и Луи, капитан и помощник, осенью 1672-го вместе покинули Сен-Мало, отправляясь искать богатства и славы в страну Флибусты. Правда, богатство и славу они нашли. И это было достойной наградой за столько лет тяжелой работы…

Час, наконец, наступил. Это было в исходе прелестного октябрьского вечера; а октябрь на Антильских островах в сто раз светлее и теплее, чем в наших краях июнь, июль и август. Уже накануне Тома и Хуана начали окончательно прощаться со всеми своими друзьями и товарищами по войне и веселью. Прощание это было долгое. Луи Геноле с большим трудом удалось прекратить его, так как он решил, что откладывать отход больше нельзя.

Наконец, после некоторых затруднений, вельбот все же отошел от берега и высадил на корабль капитана с его подругой. После чего помощник поспешно принял командование, поднял последний якорь, заставил выбрать все шкоты, поднять все паруса, обрасопить все реи, и наконец, взял курс на норд-вест с тем, чтобы обогнуть Багамским проливом острова Люкайо и достигнуть таким образом попутных ветров и течений, ведущих из Америки в Европу. «Горностай», вполне послушный своим брасам, булиням, шкотам и галсам, стал весело разрезать спокойные воды, тогда как на западе экваториальное солнце, готовое спуститься за горизонт, зажигало пожар в небе, на земле и на море своими светозарными лучами.

Стоя на ахтер-кастеле, Тома и Хуана наблюдали этот торжественный заход царственного светила. По правому борту, на потухшем уже востоке, Тортуга раскинула свои берега, зеленее изумруда. Вдали, среди покрывающихся ночною тьмой нагорных лесов, разбросанные там и сям жилища всеми своими ослепительными окнами отбрасывали к западу, подобно молниям, последние окровавленные солнечные стрелы. Это было редкостное зрелище. И Хуана, судорожно ухватившись обеими руками за планширь, жадно смотрела вдаль.

Закончив свой маневр, Луи Геноле подошел к капитану и, радуясь тому, что находится в пути, в приятном обратном пути, ударил его по плечу. Тогда Тома Трюбле, по прозванию Ягненок, принялся хохотать и протянул руку к удалявшемуся уже берегу:

— Брат мой, Луи, — сказал он, — поверишь ли? Мне жалко расставаться со всем этим.