Корсар

Попозже перешли к не менее важным делам. Вопрос о пленных пока был отложен. Удовольствовались тем, что свезли всех их на берег и поручили их охрану господину д’Ожерону, который наполнил ими свои тюрьмы, а самых здоровых поставил работать на своих плантациях. Все это до той поры, пока не определится общая сумма выкупа. С одним только архиепископом из Санта-фе обошлись очень милостиво: его выпустили на свободу и даже отвезли с почетом в испанский порт Сантьяго, на остров Куба. Архипастырь был этим очень тронут, хотя и заявлял, что его без ножа зарезали, потребовав с него выкуп в шестьдесят шесть тысяч испанских дукатов, равных ста тысячам французских ливров, и не уступая ни единого су, вместо того выкупа — в пять раз меньшего, который он вначале предлагал. Настоятели, каноники, архидиаконы и священники, сопровождавшие его высокопреосвященство, были все задержаны на Тортуге в качестве поручителей за выкуп. Исключение сделали только для прелестного мальчика из церковного хора, которого архиепископ усиленно просил оставить при нем «для помощи в богослужении», как он говорил. На это охотно согласились, тем более, что господин д’Ожерон через свою тайную разведку узнал, что этот столь любимый маленький певчий не кто иной, как собственный сын прелата. Порядочные люди посовестились бы отнять ребенка у отца, особенно раз не было никакой необходимости прибегать к такой строгой и жестокой мере.

* * *

Между тем починка галиона шла своим чередом. На Тортуге не было недостатка ни в мачтах, ни в реях, ни в оснастке всякого рода. Весь попорченный или разрушенный малуанскими ядрами такелаж был очень скоро восстановлен и возобновлен. Не прошло и двух недель, в одно прекрасное утро к Тома Трюбле явился Луи Геноле с отчетом: все закончено, и галион может хоть сейчас же поднять паруса, все на месте до последнего гвоздика. Оставалось, значит, решить только вопрос о команде.

— Капитан Луи, — произнес Тома, — я хочу предоставить это на полное твое усмотрение, что и естественно, не правда ли?.. Ведь ты для нашей обоюдной пользы отведешь во Францию наш приз… Как же ты думаешь? Какая должна быть команда на таком корабле?

Луи Геноле покачал головой.

— Капитан Тома, — сказал он, — господин Кольбер, знающий толк в этом деле, не пустил бы в море корабль такого тоннажа меньше, чем с двумястами пятьюдесятью матросами и ста двадцатью солдатами, должным образом внесенными в корабельный список.

— Яс тобой согласен, — подтвердил Тома.

— Но у нас, — продолжал Геноле, — нет ни двухсот пятидесяти матросов, ни ста двадцати солдат. У нас осталось, считая всех, кто хоть на что-нибудь способен, пятьдесят четыре человека. Не могут ведь идти в расчет наши восемь раненых и увечных, которые сейчас не в силах даже шкота вытянуть.

— Да, — сказал Тома. — И хотя пятьдесят четыре славных малуанских молодца стоят во время абордажа ста двадцати солдат и двухсот пятидесяти матросов, даже больше, — на галионе это узнали, если не знали раньше, — однако же правда и то, что для управления парусами четырех мачт, из которых самая высокая в тридцать пять сажен, и для обслуживания шестидесяти четырех пушек в четырех батареях, по два на каждом лаге, пятьдесят четыре молодца составляют всего лишь пятьдесят четыре молодца, или сто восемь рук, для работы. У тебя совсем не будет лишка, брат мой, Луи! Поэтому бери всех! И оставь меня одного на нашем «Горностае». Меня одного хватит, чтобы уберечь его в этой надежной гавани. Впрочем, в случае надобности, кто мне мешает набрать себе бравых авантюристов Флибусты. Немногие откажутся заключить договор с Тома Трюбле.

И в самом деле Тома Трюбле был прав: пятидесяти четырех человек, хотя бы корсаров, было далеко не достаточно для того, чтобы прилично обслуживать галион. Поэтому было бы крайне непредусмотрительно снимать хотя бы одного из этих пятидесяти четырех. А с другой стороны, «Горностай», стоя на якоре в дружеском порту и под защитой береговых батарей, мог ничего не опасаться.

Все же Луи Геноле долго не соглашался со справедливыми доводами Тома. Он был слишком хорошим моряком, чтобы оспаривать их благоразумие, и возражал лишь против того полного одиночества, в котором останется Тома Трюбле, очутившись совсем один на пустом фрегате, подобно сторожевому псу, забытому на цепи во дворе покинутой хозяевами усадьбы. Часто случалось, что таким же точно образом флибустьеры покидали на каком-нибудь пустынном острове своих начальников, оставляя им только ружья, пистолеты, сабли и немного пороха и свинца, когда эти начальники были почему-либо неугодны этим флибустьерам. Простительно ли было такое варварство по отношению к лучшему и храбрейшему во всей Америке капитану-корсару, когда только что этот капитан так обогатил и прославил весь свой экипаж.

Но Тома только смеялся в ответ на эти соображения. Наконец он хлопнул Геноле по плечу и властно заставил его замолчать.