Корсары Мейна

Ничипор бросил последний взгляд на казармы – там уже провалилась крыша и горели стены, – и все трое исчезли в густом кустарнике. Тропинка, невесть кем протоптанная в зарослях, должна была привести бурсаков и пластуна к валам. Они торопились покинуть город, пока в нем царил переполох.

Глава 11. Удачный день

– Разрази меня гром! Якорь ему в бушприт! Сколько можно ждать этого проклятого Испанца?!

Так упражнялся в морских ругательствах великовозрастный дылда – кадет Королевской морской школы – в окружении товарищей. Они стояли на горе Фарон, возвышавшейся над Тулоном, и с нетерпением поглядывали на тропинку, которая змейкой вилась к вершине.

– Поди, струсил, щенок, – высказал предположение один кадет.

– Не думаю, – осторожно сказал второй, опасаясь гнева остальных. – Малый он вполне приличный. Вот только чересчур вежливый и драться ни с кем не желает. А почему, непонятно.

– Я же говорю – трусит! – воскликнул первый.

– Мсье, уж не обо мне ли идет речь? – вдруг раздался за спинами кадетов твердый выразительный голос.

Все как по команде резко обернулись и уставились на говорившего. Это был Мишель де Граммон. Чтобы сократить путь на вершину горы, он пошел напрямик, через кустарники, – там, где склон гораздо круче. Тем не менее подъем не сказался на его дыхании, лишь на челе Мишеля блестело несколько капелек пота.

Полтора года учебы в Королевской морской школе остались позади. Все это время Мишель де Граммон грыз гранит науки с удивительной настойчивостью. Он не участвовал ни в забавах кадетов, ни в попойках, которые считались среди них высшим шиком. Если ты не в состоянии выпить бутылку рома, то не можешь быть настоящим морским офицером! Такое мнение стало догмой среди воспитанников школы, и все старались не ударить в грязь лицом. Или почти все, за редким исключением. Таким исключением как раз и оказался Мишель де Граммон.

И никто не знал, что он не желает участвовать в этих проказах лишь по одной причине – у него не было на это средств. Почти все, хоть и являлись младшими отпрысками дворянских семей, денежные переводы получали регулярно. На кутежи этого вполне хватало, тем более что государство кормило и одевало кадетов за свой счет. А Мишель все еще боялся объявить матери о своем существовании. И старался ничем не выделяться из толпы, разве что прилежанием в изучении разных наук.

В морской школе преобладали практические занятия. Парусный маневр, навигация, мореходная астрономия, тактика морского боя, дисциплинарная практика, устройство корабля – вот, собственно, и все, чему учили будущих офицеров флота. Кроме того, кадетов обучали стрельбе из корабельных орудий, мушкетов и пистолей, владению шпагой. Но фехтмейстер здесь был совсем скверный, это Мишель сразу понял на первом же уроке, и воспитанники добирали то, чего не получили в фехтовальном зале, сражаясь на дуэлях. Шрамы от ран ценились как боевые награды.

Нужно сказать, что школьное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А иногда даже поощряло поединки, потому как из школы должны выходить не паркетные шаркуны, а настоящие боевые офицеры, привычные к виду крови. Существовало лишь одно условие: ранение на дуэли – да, возможно; смерть – категорически нет. Иначе начинались разбирательства, которые бросали тень на школу, и виновника гибели товарища в лучшем случае ссылали на галеры сроком на год-два, притом в качестве гребца, а в худшем заключали в тюрьму. И все равно, смертельные исходы не были редкостью, что вполне понятно – молодость и горячность всегда не в ладу со здравым смыслом.

Мишель де Граммон избегал стычек, как только мог. В фехтовальном зале он дрался вяло, изображая неумеху и почти всегда проигрывая учебные поединки. А в ответ на оскорбления записных бретёров из старших групп лишь смущенно улыбался и старался побыстрее исчезнуть с их глаз долой. Как это ни смешно, но Мишеля и в Королевской морской школе прозвали Испанцем – не столько по причине его внешней схожести с сынами Андалузии, сколько из-за робкого поведения, граничившего с трусостью.

Даже начальство в некотором недоумении читало-перечитывало характеристику кадета Мишеля де Граммона, которую он привез из школы юнг. Там его описывали как смельчака, сильного и выносливого, одного из лучших фехтовальщиков. Скорее всего, характеристику писал человек, благоволивший к де Граммону, в конечном итоге решили руководители Морской школы. И причина тому очевидна – юноша и в Дьеппе, и в Тулоне учился весьма прилежно и не нарушал дисциплину. С тем начальство и смирилось: что ж, не все офицеры будут приписаны к кораблям, кому-то выпадет участь служить и при штабе. А Мишель де Граммон в теории разбирался не хуже некоторых преподавателей.

Но всему бывает предел. В конце концов Мишеля достали. Да так, что отказаться от дуэли было невозможно. Он не только потерял бы честь, его вообще могли отчислить из школы.