Корсары Мейна

Дороги на Эспаньоле были каменистыми, извилистыми и запутанными; их старались прокладывать по равнинам и лощинам, по возможности избегая горных склонов, но не всегда это получалось, потому как на большей части острова властвовала сельва. Ливни местами превращали дороги в непролазные топи, а реки приходилось переходить вброд, ведь мостов не существовало. Помимо изнуряющей жары, духоты и полчищ насекомых, безжалостно жалящих как скотину, так и людей, страшным бичом путешественника была пыль. При каждом дуновении ветра из колеи и с обочин поднимались тучи мелкого песка, покрывая ровным сероватым налетом одежду и открытые части тела. Среди камней то и дело попадались скелеты павших в пути животных, а иногда и человеческие кости – непримиримые индейцы-караибы[47] были мастерами засад, и не всегда испанцы могли надлежащим образом похоронить беднягу.

В один из июльских дней по дороге, которая вела к заливу Гонав, катила небольшая крытая фура, запряженная двумя крепкими молодыми мулами. Поначалу колонисты для перевозки тяжестей использовали быков, но они были настолько медлительны, что от них пришлось отказаться. Повозка с упряжкой мулов преодолевала за сутки от 6 до 8 лиг[48], в то время как на быках за то же время проезжали лишь треть этого расстояния. Но самым главным достоинством мулов считалось то, что в случае нападения кровожадных караибов от индейцев можно было спастись, понадеявшись на резвость и выносливость животных.

Фурой правил белый, возможно, испанец, если судить по длинным черным волосам, хотя черты лица выдавали в нем представителя какой-то другой национальности. Но это если хорошо присмотреться; к тому же на голове возницы красовалась плетенная из соломы шляпа с большими полями, под которой он прятался, как под зонтиком. Судя по бедной одежде, он попал в долговую кабалу, а его хозяин-колонист сидел в глубине фуры на кулях с маисом. Рядом с повозкой, когда пешком, а когда бегом – если дорога позволяла мулам перейти на рысь, топали два здоровенных негра. Это были рабы. В руках они держали длинные палки из железного дерева, заменявшие им оружие.

– Каррамба каррахо! Мьерда! – выругался хозяин, вытирая со лба обильный пот. – Чтобы я когда-нибудь еще раз сел в этот проклятый шарабан!.. Я чувствую себя хуже, чем в самый большой шторм!

– Терпение, синьор Альварес, терпение… – процедил сквозь зубы Тимко и щелкнул кнутом, подгоняя мулов, сбавивших ход.

– Осталось немного, – подал голос «раб», который услышал стенания Альвареса. – Не более двух лиг.

Негры были маронирами. Их присутствие рядом с испанцем-колонистом, которого изображал Хорхе Альварес, не могло вызвать подозрений. После того как испанцы уничтожили прибрежные племена караибов – многих просто убили, а оставшиеся не выдержали тяжелого труда на плантациях, и выжили лишь самые непокорные, которые ушли в леса, – черные рабы стали на Эспаньоле обыденным явлением.

Палки в руках негров были для отвода глаз, собственно, как и нож у пояса Тимка. В глубине фургона наготове лежали четыре мушкета, восемь пистолетов и сабли. Была там и сабля капитана Тима Фалькона. Он так и не смог привыкнуть к кутлассу, и, когда в качестве трофея ему досталась сабля с длинным клинком, похожая на турецкий килидж, Тимко не задумываясь предпочел ее. От килиджа она отличалась небольшой кривизной клинка и острием, которым можно наносить уколы, и напоминала привычную для него карабелу, только на конце имела елмань.

Наконец фура вкатилась на пригорок, откуда открывался чудесный вид на залив Гонав и впадающую в него реку Артибонит. Эта самая длинная река Эспаньолы была кормилицей колонистов и королевского флота Испании, базировавшегося на Мейне. В ее плодородной долине испанцы выращивали богатые урожаи зерновых культур, которых хватало и для своих нужд, и на продажу.

С высоты хорошо были видны форт у входа в гавань и небрежно разбросанные по берегу домики, крытые красной черепицей. Среди них несколько административных зданий: дом алькальда – главы поселения, над ним трепетал на ветру флаг Испании; длинное здание, похожее на барак, где располагался коррехидор – сборщик налогов, и кордегардия, в которой находились стражники и альгвасил, исполнявший функции судьи и начальника колониальной полиции. Но тюрьмы или здания, похожего на узилище, как Тимко ни всматривался, нигде не было видно.

– Ну и куда девали ваших людей? – спросил Альварес. – Тут негде их содержать. Они уже давно болтаются на рее.

– Сомневаюсь, – ответил Тимко и облегченно вздохнул. – Здесь они, здесь. И пока живы.

– Откуда у вас такая уверенность?

– А вы посмотрите вон туда, сеньор Альварес… – Тимко пальцем указал направление. – Там площадь, а на ней двенадцать новеньких виселиц. Мне даже отсюда видно, что дерево, из которого их соорудили, срублено и окорено недавно. Оно не успело потемнеть. К тому же свежие стружки так никто и не удосужился подобрать, они разбросаны по всей площади.