Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

«Больше не убегайте из моей страны! Если вы мои подданные, пренебрегшие своими полями, что же вы правите, как фараоны? Запустив поля ваши, вы прибыли в Магриб из сел Фоча и Карабурун, что [подчинены] Измиру, и вы, собравшись, не покоряетесь моему приказу, осмеливаясь перечить моим бейлербеям? Если так поступите с пашой, которого посылаю к вам, всех вас разорву на куски»[2017].

Из этих слов султана, тени Аллаха на земле, сразу понятно, как высоко элиты имперской столицы ставили социальную иерархию. Стоит сравнить это с ценностями пограничья, где на происхождение никто не обращал внимания, и мы тотчас увидим разницу в воззрениях Стамбула и Магриба. Алжирцы, даже не позволявшие смещенным с поста бейлербеям возвращаться в Стамбул, пропустят угрозы Ибрагима мимо ушей и продолжат сами управлять своим государством-республикой.

После 1659 года связи стали еще слабее. Бейлербей Ибрагим-паша, «пристрастившись к власти и деньгам», не нашел общего языка ни с кулами, ни с янычарами, и не выплачивал последним меваджиб. Чашу терпения переполнило желание бейлербея, ко всему прочему, присвоить деньги, которые прислал реисам Стамбул за их участие в Критской войне. Собственно, логика вали была проста: поскольку из-за войны корсары не охотились за добычей, то, стало быть, он не получил своей доли от газы. Вот только реисы не собирались долго его слушать и на первом же галеоне отправили Ибрагима-пашу в Измир. Впрочем, за такую наглость им всем придется заплатить. Великий визирь Копрюлю в ярости не только велит казнить бейлербея, но и запретит алжирцам приближаться к берегам Мемалик-и Махрусе:

«Больше из государства к вам не пришлют вали, подчиняйтесь лишь тому, кого считаете старшим; все вы – полчище бунтарского племени, непокорное святейшему падишаху, и ваше служение не нужно ему. У него – тысяча таких стран, как Алжир. Впредь нет согласия властелина на ваше приближение к берегам, над которыми простирается власть государства Османов»[2018].

Итак, у султана – тысяча вилайетов, подобных Алжиру, поэтому так ли важно, покорно ли ему такое непослушное племя? Великий визирь пошел на риск. Но заметит ли это Алжир? Что это означало – не приближаться к османским берегам? Не закупать продовольствия; не приобретать военные материалы и древесину, а главное – не сооружать кораблей и не набирать левендов с янычарами. Для янычарского оджака, старавшегося не допускать местных, это было почти равносильно фирману о казни. Гази могли только отступить и попытаться успокоить могущественного великого визиря. Если только хронист Силахдар Фындыклылы Мехмед-ага не преувеличивает, то корсары не раз отправляли в Стамбул шефаат-наме, заверяя столицу, что готовы принять даже собаку, если ту пришлют к ним на пост вали. Однако им придется ждать до 1661 года, когда новым бейлербеем вместо Копрюлю Мехмеда-паши назначат его сына Фазила Ахмеда.

Но сколько бы Силахдар ни подчеркивал немощность алжирцев, после 1661 года у бейлербеев не осталось никаких преимуществ. Основные их полномочия перешли к агам, вышедшим из янычар. Впрочем, даже агам не удавалось обеспечить политическую стабильность, что в 1671 году приведет к очередной смене режима. На этот раз зачинщиками переворота станут реисы; один из них придет к власти с титулом дея[2019]. А в 1689 году на этот пост будет избран янычар, и вся полнота управления вилайетом опять сосредоточится в руках оджака. В 1711 году янычар-дей Али Чавуш даже не пустит в город бейлербея из Стамбула и убедит беспомощную столицу отдать этот пост ему. В Алжире не останется даже следа Стамбула.

Мало чем отличалась ситуация и в Триполи. В 1569 году здешний бейлербей погиб из-за бунта[2020]. Его преемник, вступая в должность, решил привести из Стамбула полтысячи янычар[2021]. Бывший бейлербей, капудан-ы дерья Улудж Хасан-паша, говоря о событиях после махдийского восстания, заявит, что янычары управляли Тунисом, будто республикой. Те издавна делились на три подразделения, и теперь ни одно из них не повиновалось бейлербею: они объединились и сами согласовывали свои действия. Насилие янычар подтолкнуло народ к восстанию. Капудан, считавший, что вместо янычар требуется создать новую военную силу (introdure nova sorte di militia), усмотрел в народном бунте удобный случай. После восстания оджак сократился до 400–500 человек (прежде их было 1200). Все должно было перемениться. По существу, оставшихся нельзя даже сравнивать по мощи с алжирскими янычарами-ружейниками, которых насчитывалось 8000[2022]. Очевидно, что в Триполи, как и в Алжире, Улудж Хасан столкнулся с сопротивлением янычар. И разве для него не настало самое удачное время действовать против них сообразно своей высокой должности – самой высокой, какой он только смог достичь?