Корсет, альбом, княжна Алина (СИ)

  Маменька же, овдовев, положила княжескую гордость в карман и охотно наряжала Александру на любой бал и на любой званый ужин, куда их приглашали. Каждая новая зима, с ее ярмаркой невест, приносила княгине новые надежды, а окончание зимних балов - новое разочарование... Ее стройную красавицу-дочь - далеко не бесприданницу, между прочим! - никто не торопился брать замуж.

  Голова болела так, что прядь волос, упавшая на лоб, казалась невероятно тяжелым грузом. Кажется, жар... Не открывая глаз, княжна медленно, с усилием подняла руку и откинула волосы с лица. По щеке царапнул металл. Александра распахнула глаза: изумрудный браслет! Она забыла снять его вчера - настолько устала от всех этих разговоров, шума, жара свечей. И взглядов. Очень разных взглядов.

  Еще недавно она не понимала причины своих неудач на балах. Отчего ее приглашают танцевать гораздо реже, чем других девиц? Отчего к ней за все эти годы - с того самого дня, как она стала выезжать в свет - так никто и не посватался? Никакой, даже самый захудалый жених...

  Ответ на этот болезненный вопрос она получила совсем недавно - минувшим летом. Трое княжон и две графинюшки из разных семей, в том числе и княжна Александра, гостили в загородном имении их подруги, юной графини Протасовой. Однажды, склонившись к пышному кусту жимолости и с наслаждением вдыхая тяжелый, удушливо-сладкий аромат, княжна Александра нечаянно услыхала разговор графской челяди, натиравшей пол в парадных покоях. Окно, под которым рос куст, было распахнуто настежь, так что отчетливо было слышно каждое слово.

  - Все, шабаш! Здесь уже навели блеску! Теперь, Грунька, живо наверх! Приберись в барском кабинете! - командовала Матрена, железной рукой управлявшая обширной женской прислугой богатого имения Протасовых; княжна Александра узнала ее по зычному голосу. - Степанида, бросай все и ступай на подмогу кухарке! Баре скоро обедать сядут, а на кухне еще десерт не готов! Глашка, а ты чего прохлаждаешься? В спальнях барышень полы помыла? Али без тычка не знаешь, чего тебе у господ делать полагается?

  - Помыла, помыла, а как же, - зачастила писклявым голоском Глашка, двенадцатилетняя неотесанная девчонка, совсем недавно взятая в барский дом из деревни. - И у нашей барышни с той носатой княжной, и у графинек, и у тех двух - толстухи да чахоточной... Ай!

  Судя по звуку, Матрена в этот момент от души влепила девчонке по физиономии. Глашка заревела в голос, а потом громко взвизгнула - видимо, Матрена решила в педагогических целях, в дополнение к затрещине, еще и надрать своей подчиненной уши.

  - Какая еще толстуха? Какая чахоточная? По именам зови барышень, мерзавка!

  Глашка ревела в три ручья, что-то лепетала в свое оправдание, но княжна Александра уже ничего не слышала. "Чахоточная", - колоколом звенело у нее в ушах. Это было сказано о ней, Александре. Совершенно точно о ней.

  Барышни разместились в трех комнатах. С молодой графиней Протасовой делила спальню ее лучшая подруга, черноволосая смуглая княжна, действительно обладающая весьма выдающимся носом. Соседнюю спальню занимали две графинюшки. А комнату по другую сторону от спальни Протасовой отвели двум княжнам - Александре и Екатерине, глядя на которую, Алина невольно вспоминала свою кузину Пашетту. Впрочем, на фоне Екатерины даже Пашетта, с ее рубенсовскими формами, выглядела бы стройной.

  Глашка отрекомендовала Екатерину толстухой. Сомнений не оставалось: значит, "чахоточная" - это было сказано именно о ней, о княжне Александре.

  Вернувшись домой от Протасовых, княжна имела серьезный разговор с матерью. Она была полна решимости никогда в жизни больше не посещать никаких балов и приемов. Подумывала даже уйти в монастырь. Но княгиня сделала дочери строгий реприманд и пригласила к ней доктора. Уже в который раз. Итогом его визита, как обычно, стал бодрый отзыв о деликатной конституции княжны, которая, по его словам, никоим образом не свидетельствует о легочной болезни. На прощание пациентке был дан совет употреблять больше овощей и фруктов и по возможности чаще выезжать на воды.

  Когда прибыло очередное приглашение на бал, княгиня тоном, не допускающим возражений, приказала дочери ехать к портнихе. Алина равнодушно повиновалась. Она уже больше ни на что не надеялась, но ей не хотелось расстраивать мать. Даже новость о том, что в моду вошли пышные кружевные оборки на груди и плечах, ничуть не порадовала княжну. Исподволь присматривавшаяся к дочери княгиня попробовала по-своему утешить ее - впервые позволила ей надеть на бал свое изумрудное колье, а также серьги и браслет к нему. До сих пор она не разрешала дочери носить эти украшения, сама порой красуясь в них на наиболее торжественных приемах.