Кортес

После первой ночи жертвоприношений в Теночтитлане на пять дней установилось зыбкое перемирие. Куаутемок разослал по окрестным городам головы людей и коней. Жрецы уверяли молодого тлакатекутли, что Уицилопочтли доволен и вновь принял ацтеков под свое покровительство и по истечении восьми суток им будет дарована победа. Ацтеки повеселели, начали кричать испанцам:

— Эй, вы, ни на не годные пополокас! Белые злодеи!.. То-то вам в родной земле места не нашлось. От вашего государя вы сбежали, от честного труда тоже. Не умеете ни дом построить, ни поле засеять. Даже в пищу не годитесь, мясо ваше жесткое и горькое, как желчь.

При этом они издевательски ковырялись в зубах.

Между тем Кортес продолжал хандрить. Уханье большого барабана, вопли несчастных, которых каждую ночь волокли на вершину пирамиды, лишили его воли. Сандоваль приехал к Альварадо, сюда же прибыл Олид и другие старшие офицеры войска. Решили посоветоваться, как быть? Вопрос о замене Кортеса не стоял — каждый из собравшихся понимал, что никто, кроме дона Эрнандо, не в состоянии возглавить войско в такой трудный момент. Альварадо, выслушав товарищей, предложил срочно послать за донной Мариной. Только эта женщина, по его мнению, способна возродить Кортеса. Сандоваль высказал сомнение индеанка всего неделю назад родила здорового, крепкого мальчишку. Сможет ли она совершить трудное путешествие из Тласкалы в предместья Теночтитлана?

— Эта Малинче, — успокоил его Альварадо, — все выдюжит. А за ребенком присмотрят кормилицы.

В ту же ночь в Тласкалу был отправлен Франсиско Лас Касас и Хуан Харамильо.

К исходу следующего дня донна Марина уже была на месте. Сойдя с бригантины, она тут же направилась в шатер главнокомандующего. О чем они там говорили, неизвестно, однако на следующее утро Кортес вышел из палатки, умылся, с аппетитом позавтракал и потребовал к себе офицеров с докладами. Донна Марина в полдень, вновь в сопровождение Харамильо, пустилась в путь в направление Тласкалы.

Между тем союзники по ночам неожиданно начали сниматься с позиций и отправляться по домам. Первыми покинули лагерь те, кто самыми последними признали власть испанцев, затем также дружно ушли чолульцы тескоканцы, топеяки. К несказанному удивлению главнокомандующего, вслед за ними поднялись и тласкальцы. Из окрестных городов в лагерь перестали доставлять съестные припасы. Он вызвал к себе в шатер Иштлишочитла и вождя тласкальцев, которые остались в лагере. Вид у обоих индейцев был убитый.

— Что случилось? — не повышая голос, спросил дон Эрнандо. — В чем причина подобного повального бегства?

Индейцы начали тяжко вздыхать. Иштлишочитл в крайнем волнении принялся пожимать и подергивать свои же пальцы. Это занятие поразило Кортеса индейская знать славилась прекрасным воспитанием и знала, куда девать руки. Этот же никак не мог совладать с собой.

— Отвечайте же наконец…

— Малинцин, — начал Иштлишочитл, — мы дали тебе и твоему повелителю слово верности, поэтому остались. Все равно нам идти некуда. От гнева ацтеков невозможно укрыться.

— То есть, как? — не совсем понял Кортес. Сандоваль угрюмо насупился. Тонатиу-Альварадо едва не вышел из себя.

— Почему, — с неожиданной яростью набросился он на сидевших с жалким видом индейцев, — ваши воины вдруг все разом превратились в трусов и дезертиров. Вы знаете, какое наказание ждет тех, кто осмелится покинуть поле боя. Вам урока с задирой Шикотенкатлем мало?..

— Подожди, Педро, — остановил его Кортес. — Какой смысл запугивать наших доблестных союзников. Сначала надо разобраться, что это за блажь? Откуда это поветрие? Зачем ваши люди покинули ваши позиции?

— Они страшатся гнева ацтеков.

— Какого гнева? Ацтеки обложены сплошным кольцом, их песенка спета. Ты же сам, Иштлишочитл, убеждал меня, что голод — лучшее средство заставить их сдаться. Да, у нас были неудачи, даже серьезные, но в нашем нынешнем положении ничего не изменилось. Мы по-прежнему держим Куаутемока за горло.

Тласкалец отрицательно помотал головой.

— Что это значит? — не поверил глазам дон Эрнандо. — Вы считаете, что я говорю неправду?..

— Малинцин, ты, конечно, искренне веришь в то, что говоришь, но от этого суть дела не меняется. Войну мы проиграли.

Испанские офицеры онемели, Альварадо даже сглотнул, а Олид буквально глаза выпучил.

— Как так? — невозмутимо спросил дон Эрнандо. — Господа, растолкуйте наконец, в чем дело.

— Ацтеки совершили обильные жертвоприношения. Они смогли умилостивить богов. Теперь — как объявили жрецы — Уицилопочтли вновь принял их сторону. Через восемь дней все будет кончено. Мы будем разбиты.

Испанцы переглянулись.

— Так вот в чем дело! — рассмеялся Кортес. — Ну, это глупое суеверие!..

— Не скажи, Малинцин, — сурово заявил тласкалец. — Наши жрецы, прорицатели и маги — и в Тласкале, и в Чолуле, и в прибрежных городах — изо всех сил стараются задобрить богов. Они молятся днями и ночами, не жалеют сил и…

Тласкалец замялся, зная, как относится Малинцин к местным обрядам, но на этот раз все обошлось.