Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

- Он бутылки сдавал?

- Нет, проходил через двор. Пивная рядом со складом, в заборе проход… Я его раза два видел.

Свиридов подозвал Шныру, показал фотографию.

- А ты его видел?

- Нет, не помню.

- Он видел, а ты не видел?

- Шныра старика заговаривал, - объяснил Паштет, - а я в очереди стоял, по сторонам смотрел, вот и видел.

- Ладно! - Свиридов собрал со стола фотографии, положил в ящик. - Обождите в коридоре, ребята, а ты, Миша, задержись.

Шныра и Паштет вышли.

- Я верю этим ребятам, - сказал Свиридов, - и все же просьба: сегодня они ни с кем не входят в контакт, никому не рассказывают, что были у меня и опознали этих людей.

- Будете брать? - догадался Миша.

- Возможно. Займи ребят чем нибудь, держи их при себе, не спускай с них глаз.

- Я предпочел бы участвовать в другом деле.

- Это исключено. Может не обойтись без стрельбы.

- Тем более хотелось бы.

- Я не успею оформить твое участие. Зато обещаю, что ты будешь присутствовать на их допросе, большего не могу.

Глава 41

Прямо от Свиридова Миша увел Шныру и Паштета в цирк.

Трибуны были пусты, на манеже тренировались артисты.

- Посмотрите, вам будет интересно, - сказала Эллен.

Она усадила в первом ряду Шныру и Паштета, а сама с Мишей села поодаль.

- Ты не узнала насчет ребят? - спросил Миша.

- Я говорила… Но поздно. В цирке начинают с трех четырех лет.

- Не все вырастают в цирковой семье.

- Наша работа сложнее, чем ты себе это представляешь…

- Почему… Я представляю…

- Тебе хочется пристроить их к делу, так ведь? - продолжала Эллен.

- Но в цирке нужны известные способности, даже одаренность или тренировка с раннего детства.

- Все понял! - сказал Миша. - И больше не настаиваю.

Они сидели на пустых трибунах, смотрели на тренирующихся артистов.

- Скоро мы уезжаем на гастроли, - сказала Эллен.

- Куда?

- В Мурманск.

- Лучше бы на юг.

- Нет, там сейчас хорошо, весна… Я люблю весну. Иногда мне хочется уехать туда, где весна начинается еще в феврале, куда нибудь в Туркестан или Закавказье. А потом вместе с весной двигаться на север, переезжать из города в город… Мы, цирковые, вечные скитальцы.

- Ты хочешь сказать, что я тебя могу видеть раз в три года?

- Я не это имела в виду, - уклончиво, как показалось Мише, ответила Эллен. - Но моя жизнь - это ездить, работать и улыбаться.

- Действительно, почему ты все время улыбаешься? В театре актеры тоже раскланиваются, но не улыбаются.

- Нелепо было бы улыбаться Гамлету или королю Лиру, - возразила Эллен, - а мы веселим зрителя. Даже если я чуть не разбилась, я должна улыбаться: все хорошо, прекрасно, весело и удачно. Вот мы и улыбаемся… Слушай, этот дяденька, который тогда бросил мне букет, а потом явился за кулисы с комплиментами… Ты знаком с ним?

- Да, а что?

- Артист погорелого театра! Передай ему, чтобы он больше не посылал мне цветов.

- С удовольствием, - согласился Миша, хотя совсем не представлял себе, как он это скажет Навроцкому.

- Ты останешься на представление? - спросила Эллен и встала. - Сегодня будут Бим Бом, Виталий Лазаренко, останешься?.. Хорошо, посиди, я схожу за контрамарками.

Глава 42

В то время когда Миша со Шнырой и Паштетом досматривали в цирке представление, Смоленский рынок был погружен в темноту.

Темно было и в прилегающих переулках, здесь рано ложились спать, рано вставали - рынок начинался с рассветом. Только тускло светились завешенные окна «Гротеска», и, когда открывалась дверь, доносился оттуда приглушенный шум голосов, стук пивных кружек, женский смех, обрывки песен.

Свиридов велел своим людям подходить по одному, с разных сторон, так, чтобы в десять вечера оказаться у «Гротеска», трое - у главного входа, трое - у заднего, во дворе.

Ровно в десять Свиридов открыл дверь и с двумя сотрудниками вошел в «Гротеск».

Вид людей в кожаных куртках, остановившихся у дверей, не оставлял сомнений в том, кто они такие. Все смолкло. Оборвалась песня в углу, застыл официант с кружками в руках, игроки прикрыли карты кто ладонями, кто локтями, смолкли парни и накрашенные девицы.

Тишину разорвал истеричный женский крик:

- Облава!

Крик оборвался, все молчали.

- Никому не вставать! - приказал Свиридов. - Официант!

- Слушаюсь! - ответил официант, продолжая держать в каждой руке по четыре кружки, наполненных пивом.

- Иди вниз, скажи Василию Ивановичу, Серенькому и всем, кто там есть, чтобы выходили.

- Слушаюсь. Будет исполнено.

Официант поставил кружки на стойку, вытер руки фартуком и ушел за занавеску.

В заднем помещении «Гротеска» в полуподвале за столом сидели четверо, на столе лежали карты и деньги.

- Василий Иванович, - сказал официант, - вам велено выйти.

Василий Иванович, плотный, крепкий человек лет пятидесяти, с красивой сединой на висках, с прямым, несколько тяжелым взглядом, не выпуская карт из рук, спросил:

- Сколько их?

- Трое.

- Скажи, сейчас выйдем. Иди!

Официант попятился и вышел.

Василий Иванович положил карты на стол, протянул руку, открыл заднюю дверь. Полоска света упала на узкую крутую лестницу. Сверху раздался голос:

- Выходи по одному. Кто выйдет с оружием, будет застрелен на месте.

Василий Иванович закрыл дверь.