Кортик. Бронзовая птица. Выстрел (сборник)

А может быть, Филин – это тот самый Филин, о котором говорил ему Полевой? Миша вспомнил его узкое, точно сплюснутое с боков, лицо и маленькие, щупающие глазки. Как-то раз, зимой, он приходил к ним, дал маме крошечный мешочек серой муки и взял за это папин костюм, темно-синий костюм с жилетом, почти неношеный. Он все высматривал, что бы ему еще выменять. Его маленькие глазки шарили по комнате. Когда мама сказала, что ей жалко отдавать костюм, потому что это последняя память о папе, Филин сказал: «Вы что же, эту память с маслом собираетесь кушать?» Мама тогда вздохнула и ничего ему не ответила.

Нужно обязательно выяснить, в чем тут дело. Пусть Борька не думает, что так легко его провел.

Миша внимательным взглядом обвел клуб.

А нельзя ли попасть в подвал отсюда?

Ведь клуб тоже находится в подвале, правда, под другим корпусом, но это не важно: подвалы как-то, наверно, соединяются.

Миша обошел клуб, тщательно исследовал его стены, оттягивал плакаты, диаграммы, залезал за шкафы, но ничего не находил. За кулисами в полумраке виднелись прислоненные к стене декорации: фанерные березки с черно-белыми стволами, изба с резными окошками, комната с часами и видом на реку.

Миша раздвинул декорации, собираясь пробраться к стене, как вдруг из-за кулис появился товарищ Митя Сахаров:

– Поляков! Что ты здесь делаешь?

– Гривенник затерялся, Дмитрий Иванович, никак найти не могу.

– Что за гривенник?

– Гривенник, понимаете, такой круглый гривенник, – бормотал Миша, но глаза его неотступно смотрели в одну точку.

За щитом с помещичьим, в белых колоннах домом виднелась железная дверь. Миша смотрел на нее и бормотал:

– Понимаете, такой серебряный двугривенный…

– М-да… Что за чепуха! То гривенник, то двугривенный… Ты что, с ума сошел?

– Нет, – Миша все смотрел на дверь, – был у меня гривенник, а затерялся двугривенный. Что тут непонятного?

– Очень непонятно, – пожал плечами Митя Сахаров. – Во всяком случае, ищи скорей свой гривенный-двугривенный и убирайся отсюда.

Растопыренной ладонью Митя Сахаров откинул назад волосы и удалился.

Глава 24 Подвал

Миша, Генка и Слава сидели на берегу Москвы-реки, у Дорогомиловского моста, возле вновь построенной водной станции. Миша убеждал друзей идти с ним разыскивать подземный ход.

Вечерело. Хлопья редкого тумана, как плохо надутые серые мячи, скользили по реке. На мосту грохотали трамваи, торопились далекие прохожие, пробегали маленькие автомобили.

– Мертвецы, гробы – это басни, – говорил Миша. – Станет Филин заботиться о мертвецах! Все это выдумки, хочет отпугнуть нас от подвала. Там или подземный ход, или они что-то прячут.

– Не говори, Миша, – вздохнул Генка, – есть такие мертвецы, что никак не могут успокоиться. Залезешь в подвал, а они на тебя ка-ак навалятся.

– Мертвецов там, конечно, нет, – сказал Слава, – но зачем нам все это? Ну, прячет там что-нибудь Филин, известный спекулянт.

– А если это действительно подземный ход под всей Москвой?

– Мы его все равно не найдем, – возразил Слава, – плана у нас нет.

– Ладно! – Миша встал. – Вы просто дрейфите. Зря я вам рассказал. Без вас обойдусь.

– Я не отказываюсь, – замотал головой Генка. – Я только сказал о мертвецах. Это Славка отказывается, а я, пожалуйста, в любое время.

– Когда я отказывался? – Слава покраснел. – Я только сказал, что с планом было бы лучше. Разве это не так?

На ближайшую репетицию друзья явились в клуб раньше всех.

Репетиции детского кружка проходили от двух до четырех часов дня. Потом тетя Елизавета, уборщица, запирала клуб до пяти, когда уже собирались взрослые.

В этот промежуток времени, от четырех до пяти, и нужно проникнуть в подвал.

Миша и Слава спрятались за кулисы. Генка поджидал остальных актеров. Вскоре они явились и начали репетировать. Сидя за кулисами, Миша и Слава слышали их голоса.

Шура-кулак уговаривал Генку-Ваню: «Ваня, тебя я крестил», на что Генка-Ваня высокомерно отвечал: «Я вас об этом совсем не просил». И они спорили о том, как в это время Генка должен стоять: лицом к публике и спиной к Шуре или, наоборот, лицом к Шуре, а спиной к публике. Вообще они больше спорили, чем репетировали. Шура грозился все бросить, Генка препирался с ним, Зина Круглова все время хохотала – такая она смешливая девочка.

Наконец репетиция кончилась.

Генка незаметно присоединился к Мише и Славе, остальные ребята ушли; тетя Елизавета закрыла клуб. Мальчики остались одни перед массивной железной дверью.

Припасенными клещами они отогнули гвозди и потянули дверь. Заскрипев на ржавых петлях, она отворилась.

Мальчиков обдало сырым, спертым воздухом.

Миша зажег электрический фонарик.

Они вступили в подземелье.

Фонарик светил едва-едва. Нужно было вплотную приблизить его к стене, чтобы увидеть ее серую неровную поверхность.

Помещения, образованные фундаментом дома, были пусты, только в одном из них мальчики увидели два больших котла. Это была заброшенная котельная. На полу валялись обрезки труб, куски затвердевшей извести, кирпич, каменный уголь, ящики с засохшим цементным раствором.