Кортик фон Шираха

Она была красивой девушкой, не обделенной вниманием. В последние два года ее красота удвоилась: во-первых, она стала старше и расцвела, а во-вторых, традиционно яркие для мальчиков две жгучие брюнетки из ее класса убыли в разных направлениях подальше от новой Германии за океан по причине далеко не арийского происхождения. Так что, Оттилия осталась самой красивой в классе, в связи с чем ее чуть ли не каждый день провожали из школы домой ребята, стараясь произвести впечатление. Драться за право нести ее школьный ранец или просто идти рядом – она считала глупостью, но это было лучше, чем когда с ней шел лишь один ухажер. В таких случаях он обычно вел себя грубо, или дергая за косу или платье, или просто надоедая глупыми разговорами. Эти знаки внимания, схожие с голубиными танцами вокруг самки, раздражали, но хотя бы не требовали ответа. До сегодня. Никто никогда до сегодняшнего дня не признавался ей в любви. И Отто тоже не просил об ответе, но слова «я тебя люблю» по какой-то божьей прихоти хоть и не являются вопросом, но на ответе настаивают сами по себе. Потому Оттилия и выдавила из себя какую-то глупость. Что она хотела сказать этим? Выразить сомнение в искренности его чувств? Попросить доказать их? Сообщить о своей осведомленности? Ни одно, ни второе, ни третье. Она просто выдохнула, как и он, уподобившись новорожденному дитя, только что впервые официально признанному объектом высшего из человеческих чувств – любви.

Так они и стояли друг против друга: белокурый король Генрих в коричневой рубашке со свастикой на рукаве, черных коротких штанах выше колен, и кортиком рейхсюгендфюрера на поясе, и светловолосая Валькирия в фартуке поверх платья, с пятнами шоколада и засохшего крема. На стене отсчитывали время их молчания часы, грохоча механизмом времен кайзера; из-за двери слышался шум голосов покупателей, шелест бумаги и шарканье ног по мраморному полу. Монеты, падающие на стальное блюдце у кассы, казалось своим звоном оплачивали дополнительные секунды, необходимые юноше, оцепеневшему в замешательстве. Слегка его ухо улавливало победные звуки духовых оркестров с улицы круглосуточного праздника. Отто попытался сделать шаг навстречу Оттилии, и даже подался вперед, следуя скорее какому-то природному инстинкту, нежели логике, и, казалось, Оттилия готова была сделать то же самое, как вдруг:

– Оттилия! Пришел Михаэль, выйди на минуту, – прервал встречный ветер дыхания молодых людей голос Барбары.

Валькирия, превратившись в девчонку из кондитерской, промолчала. Щеки ее покрылись румянцем то ли стыда, то ли страха. Она попятилась, затем развернулась и выскочила из комнаты.

Отто оцепенел. Он, Генрих Первый, великий король великой империи стоял вооруженный своим маленьким волшебным мечом посреди крепости-кладовки, окруженный закованными в металлические латы рыцарями-бидонами, взявшими его в плен. Он был жалок и осознавал это всем своим существом. Его унизил какой-то билетеришка-кассир со стадиона. Его – порученца принца, хранителя священного кортика лидера немецкой молодежи, вынудил сдаться какой-то Михаэль в белых штанах.

Отто схватил футляр из-под кортика, сунул в него свой детский нож, и решительно вышел из подсобки в зал кондитерской. Оттилии не увидел, фрау Шмук занималась покупателями, не обратив на него внимания. Отто вышел из-за прилавка незамеченным и остановился, осматриваясь. Оттилии не было ни у столиков, ни у выхода, ни на улице, которая хорошо просматривалась сквозь стекла витрин и входной двери. Звякнув дверным колокольчиком, юноша оказался на улице. Опять огляделся. Тротуар полон народу, не видно ничего из-за толпы. Перешел дорогу. Появилась перспектива для обзора. Вот она, стоит на углу, о чем-то весело болтает с этим… С ним, блондином в белых штанах. Отто теперь знал имя своего врага. Михаэль. Для Отто не звучали больше оркестры; голоса веселых людей тоже не долетали до ушей, слух улавливал лишь одну фразу, услышанную вчера на этом же месте: «Будешь так задумываться в бою, враг снимет с тебя скальп. Твоим же ножом».

Отто вновь схватился за нож у пояса, но вместо него рука нащупала лямки кожаного подвеса кортика Бальдура фон Шираха. Через секунду кортик будто сам прыгнул в руку и замер в ожидании приказа.