Корзина спелой вишни

Каждый день у родника Гюльсенем слышала сочувственные разговоры женщин. Все жалели его молодость. А она все равно видела того, прежнего парня, сильного, с загорелыми руками из-под закатанной рубашки, видела, как легко идет он за плутом, и никак не могла представить его другим. И хотя сердце ее разрывалось от жалости, она не могла до конца постичь его беды.

Очень хотелось ей навестить больного. Но как это сделать? По законам аула незамужней девушке нельзя ни с того ни с сего прийти в дом холостого парня.

Но желание повидать Абдулкадыра было так сильно, что Гюльсенем решилась на хитрость. Как-то ее мать Майсарат с миской абрикосов отправилась к матери Абдулкадыра. Гюльсенем заранее ушла к подруге, а вернувшись домой, вытащила из-под камня ключ, оставленный матерью, и, спрятав его в другое место, побежала к Абдулкадыру.

Мать Абдулкадыра на крыльце мыла в тазу молодую картошку.

— Моя мама у вас? — как ни в чем не бывало спросила Гюльсенем.

— У нас, у нас, заходи, мое солнышко, — отвечала та, не поднимая глаз от картошки.

— Ключи не нашла. Видно, мама забыла оставить, — пояснила Гюльсенем, взбегая на крыльцо. Сердце у нее билось как сумасшедшее.

Перед тем как толкнуть дверь, она постояла с минуту, чтобы оно успокоилось. И…

Абдулкадыр сидел на диване и, склонив голову, слушал женщин. Бледный, щетина небритых волос чернела на его белых щеках. Голову он держал как-то боком, словно не мог выпрямить ее. Но, что больше всего поразило Гюльсенем, так это его рот. Он все время подергивался.

— Где ключ? — выдавила из себя Гюльсенем.

— Там же, где всегда, — рассердилась Майсарат. — Ну, что дикарем смотришь? Разве не знаешь, если пришла к больному, надо спросить, как его здоровье. — И, повернувшись к женщинам, добавила жалобно: — Она же у меня без отца растет. Что может быть хуже, чем дом без мужчины!

— Как здоровье? — промямлила сбитая с толку Гюльсенем.

— Живу! — ответил Абдулкадыр и прикрыл ладонью рот.

— Знаешь, какая у нас выросла пшеница, — хотела порадовать его Гюльсенем. — Колосья тяжелые, тяжелые. Я их каждый день рукой глажу. Хочешь, принесу тебе несколько штук?

Гюльсенем смолкла, потому что мать незаметно, но больно ущипнула ее в бок.

— Ах да, я пришла за ключом, — повторила она, опуская глаза.

— Надо было хорошенько посмотреть, куда он денется? — пробурчала Майсарат, вставая.

Когда они проходили по двору, мать Абдулкадыра разговаривала с женщиной из другого аула, и Гюльсенем услышала, как мать Абдулкадыра сказала:

— Прошу тебя, не проговорись при нем, он еще ничего не знает.

— Что ты, что ты, — отвечала женщина. — Слава аллаху, твой сын не бежал с поля боя и не обкрадывал чужой дом. Он получил рану, спасая ребенка. И за это она вернула ему платок. Да надо каждому бросить в нее камень. А то и вообще выгнать из аула.

— По голове и шапка найдется. Зачем моему сыну такая жена?

Гюльсенем и раньше знала, что у Абдулкадыра есть невеста, холодная и насмешливая Саарат. Ее улыбка всегда казалась девушке ехидной. Так вот как! Значит, она теперь отказалась от него!

Всю дорогу мать ругала ее.

— И когда только ты ума наберешься? Я в твои годы сына родила… пошли аллах ему райский уголок на том свете. И как тебя только надоумило заявить при всех, что у нас хорошая пшеница. Вот увидишь теперь, и горстки зерна не соберем. Или град побьет, или засуха выжжет…

— Да я же хотела обрадовать его, — тихо оправдывалась Гюльсенем.

…А через несколько дней у родника она услышала печальную новость. Абдулкадыр оставил аул и ушел в горы. Ушел ночью, чтобы никто не видел его изуродованного лица. Не хотел слышать вслед шепот сочувствия или осуждения.

«Как же он будет жить один, без людей, что будет делать там, в горах?» — с тоской думала Гюльсенем. Правда, мать разъяснила ей, что он решил стать чабаном. Но этот ответ нисколько не успокоил ее. Ведь у него в роду все пахари… Она вспомнила, с какой радостью он пахал их делянку в тот недавний, весенний день, и мысль о том, что это никогда не повторится, приводила ее в отчаяние.

А тут, как назло, к Гюльсенем зачастили сваты. На этот раз родители каменщика Гусейна. Это был большой мастер своего дела. Слава о нем раскатилась по всем аварским аулам.

По тому, как хлопотала мать, как проворно разжигала огонь в очаге, как лила шипящее масло в раскаленный казан, как снова и снова подбрасывала кизяки, чтобы ярче горел огонь, чтобы быстрее кипело масло для махуха, видно было, что эти сваты желанны матери.

Гюльсенем ушла в другую комнату и села за ковровый станок. Но вошла Майсарат, принаряженная, румяная, то ли от волнения, то ли от огня в очаге.

— Дочь моя, — начала она вкрадчиво. — Я рада, что тебе выпало такое счастье. Ты попадешь в дом прославленных мастеров…

— Нет, мама, — ответила Гюльсенем, вставая. Нитки раскатились по полу. — Этому никогда не бывать, — и добавила: — Я пойду за того, кого люблю.

В первую минуту Майсарат оторопело смотрела на нее.

— Что ты понимаешь в этом, девчонка! Кого ты можешь любить? — наконец опомнилась она.

— Я люблю Абдулкадыра, — сказала Гюльсенем, бледнея.