Корзина спелой вишни

— Да будь в семье хоть тридцать человек, хинкал клали в большой херч, а каждому в руки давали деревянную вилочку. Зацепят хинк вилкой, обмакнут в чесночную подливу — и в рот. А теперь на каждого человека тарелок больше, чем пальцев на руке. А вкусная ли еда в этих тарелках, уже не так важно. Мой Магомед всегда мне говорит: «Дай мне побольше еды, да поменьше тарелок». Знаешь, доченька, зачем я пришла к тебе? Получила письмо от одного человека из Германии. Он у нас гостил позапрошлым летом. А прочитать не могу. Может, ты поможешь. Ведь вас в университете, кажется, учат разным языкам?

— Вай, Ашакодо, — воскликнула Муслимат. — Как хорошо, что ты пришла. Оказывается, правильно говорят старики, что камень Набилава священный. Молодые все не верили, все смеялись над нами, а теперь сами убедились. Подумать только, машина скатилась в пропасть, а все живы. Хикмат![41] Хикмат! — и она подняла руки к небу.

— Я же говорила, — обрадованно подхватила Ашакодо. — Кто-кто, а уж я-то испытала силу этого камня. Ведь я тогда была в кулаке смерти…

— Это когда тебе было семнадцать? — улыбнулась Заира.

— Нет, доченька, мне тогда было за шестьдесят, но я еще была очень молодой…

Первая слава к этому камню пришла тогда, когда в горах свирепствовала холера. Весь аул вымер. В живых остался только один человек, чабан по имени Набилав. Когда, ничего не подозревая, он спустился в аул, то нашел лишь мертвую пустыню. Целыми днями рыл он могилы, чтобы предать земле умерших. А потом пришел к этому камню и запел скорбную, разрывающую сердце песню. Вдруг он услышал над головой стон. Это плакала скала от сочувствия к чабану, который остался одиноким на этой печальной земле. А на том месте, куда упали слезы скалы, появился маленький родник. Чабан смочил гортань этой водой и пошел в горы, унося на плечах тяжесть горя и одиночества.

Вторая слава камня связана с подвигом Ашакодо. Случилось это в годы борьбы за новую жизнь, когда в Дагестане партизанская война с белобандами приняла характер народной войны. Тяжелые бои вспыхивали и в окрестностях аула Когонареб. Ашакодо не вникала в смысл этой борьбы, как и не понимала, что может принести с собой новая жизнь и почему за нее стоит так отчаянно сражаться. Она согласна жить в сто раз хуже, лишь бы со строгими лицами не уходили из дому ее сыновья, оседлав коней, наточив кинжалы. Лишь бы не вздрагивать по ночам от далеких выстрелов, не слышать тревожного ржания коней.

У нее не хватало сил удержать сыновей и уже не было слез оплакивать убитых. Вот тогда впервые в жизни — правда, на короткое время — она почувствовала себя старухой, осколком прошлого времени, до которого никому нет дела. На собраниях и сходках, куда теперь стали заходить и женщины, на нее никто не обращал внимания. Видно, и здесь ее считали старухой. Разве она тогда могла знать, что это только середина ее жизни?

Но вот и в их ауле начали зверствовать банды. Они схватили трех партизан и потребовали, чтобы те выдали им место расположения отряда Муслима Атаева. Партизан привязали к тому самому камню, священному камню Набилава. В рот им вливали разведенную в воде соль. На глазах у всех умирали от жажды молодые парни, и никто не смел подать им воды, потому что за это угрожала такая же участь.

И только Ашакодо, улучив момент, когда отвернулась стража, поднесла каждому кувшин, полный родниковой воды. Видя, с какой жадностью, захлебываясь и обливаясь, они пьют, она говорила, плача: «Пейте, родные, пейте, сыночки. Ведь я уже старая, не все ли равно, когда мне умереть — завтра или через год».

А на другое утро жители аула увидели, как рядом с партизанами мучилась от жажды привязанная к камню старуха.

И тогда все до единого, даже те, кто еще сомневался, чью сторону им принять, прокляли бандитов: ведь по обычаю гор нельзя издеваться над матерью, чьей грудью вскормлены сыновья и дочери.

Но недаром говорят: сделай добро — и оно тебе воздастся сторицей. На третью ночь Ашакодо почувствовала, как чьи-то руки развязывают ее. А потом быстрый конь унес ее в горы. Очнулась она уже в пещере. Их всех спасли партизаны из отряда Муслима Атаева. После этого случая Ашакодо стал понятен священный смысл этой борьбы. Она осталась в отряде. Готовила еду. Перевязывала раненых. Ходила по аулам, добывая для партизан пищу. А когда они отстояли новую жизнь и прогнали белые банды из своего аула, Ашакодо одной из первых вступила в колхоз, отдав в общее хозяйство корову и клочок земли.

А камень, который спас Ашакодо, продолжает свое доброе дело, охраняя людей от неминуемой гибели. Словно кто-то нарочно поставил его у входа в аул Когонареб, как верного стражника, чтобы он берег аул и спасал его от всех бед.

Недаром одна девочка, упавшая возле этого камня в пропасть, осталась жива, только стала немного прихрамывать.

А вчерашняя авария — еще одно подтверждение тому, что камень этот не простой.