Вдоль дороги стояли высокие железные столбы. Протянутые от столба к столбу, нескончаемым потоком тянулись провода. Они, как горные тропинки, скрещивались и расходились перед глазами. По ним шел свет во все уголки гор. Днем и ночью столбы гудели. Днем и ночью в них пульсировал ток, как живая, горячая кровь.
Горцы говорят: «Бессмертен тот человек, который в своей жизни сделал три дела: посадил возле дороги дерево, напоил водой путника и осветил светом темноту».
Таков Гергебиль. С обеих сторон дороги фруктовые деревья, посаженные чьей-то щедрой рукой. Дотронься до ветки — и на ладонь упадет твердый урюк.
Рассекая цветущую долину, течет гордая Кара Койсу, несет в своих водах сотни ручьев и родников. Пей на здоровье. Умывшись этой водой и утолив ею жажду, как не воскликнуть: «Баркаман — чудесно! Разве может состариться человек, который каждый день пьет эту воду?!» И эта вода, способная вернуть молодость старому и оживить умершего, высекает из себя такую искру света, что в Дагестане вы не найдете теперь ни одного темного уголка.
— Вы видите во-он ту линию, а за нею вторую? — спросил шофер Абакар. — Одна из них рабочая, а другая запасная. Если на первой авария, сразу включается вторая. Я ведь сам проводил эти линии.
Я удивленно взглянула на Абакара. Нужно признаться, что шофер у нас новый, мы ничего не знали о нем, кроме того что он отец четырех сыновей. У нас в редакции его сразу полюбили за скромность и молчаливость. Видимо, он был из той породы горцев, которые хорошо помнят народную мудрость: «Не спеши выходить танцевать, пока тебе не передадут палку».
— Может, остановимся на минутку? — предложил Абакар. — Как-никак, а я тут тринадцать лет оттрубил.
Мне и самой очень хотелось посмотреть ГЭС с человеком, который ее строил.
Величественна картина Гергебильской ГЭС. Есть в ней что-то доброе, словно свет, источаемый электростанцией, смягчил эти суровые очертания гор. Высокие скалы, похожие обычно на спящих медведей, здесь кажутся совсем другими. Разделенные небом, они скорее похожи на влюбленных, которые тянутся друг к другу. Не потому ли Кара Койсу именно в этом месте высекает столько искр?
Я шла, глядя то в небо, где вздымались почти невидимые на солнце сети проводов, то в даль, куда бесконечным строем убегали столбы, то на бешеное течение реки…
Вокруг не было ни души. И казалось, что все это существует и действует само по себе, без участия человека, словно и высокие столбы, и провода, и вся система сложных сооружений просто часть этой природы.
Не успела я поделиться своими мыслями с Абакаром, как откуда-то вынырнула небольшая, складненькая женщина и закричала, бросаясь к нам:
— Абакар, неужели это ты? Я не верю своим глазам!..
И Абакар, всегда сдержанный Абакар, побежал ей навстречу и нежно взял ее руки в свои.
Я заметила, что щеку женщины рассекал глубокий шрам, а на отвороте костюма блестела Звезда Героя.
Когда они обменялись первыми радостными словами приветствия, Абакар сказал:
— Познакомьтесь. Это Айшат. — И добавил, почувствовав, что это имя ничего не говорит мне: — Она всю жизнь отдала этой ГЭС и строила ее в числе первых…
Женщину кто-то окликнул из генераторской, и она убежала. Движения ее были легкими, как у молодой.
— Я расскажу вам о ней… по дороге, — пообещал Абакар.
Как ни грустно было расставаться с этой первозданной красотой природы, но человеческая судьба всегда влечет меня больше, чем любые красоты мира.
Рассказ Абакара я запомнила слово в слово.
ПРОКЛЯТОЕ УЩЕЛЬЕ
Казалось, что в эту темную, безлунную майскую ночь все живое замерло. Даже привычный шум реки не нарушал тишины.
Но, как бы ни глубока была ночная тишь, всегда кто-то в ней да не спит. Это его тревожное дыхание врывается в мертвый покой ночи, рассекает мрак, приближает утро…
Восемнадцатилетняя Айшат сидела на полу, запертая в комнате для хранения фруктов, и, не отрывая глаз, смотрела на чуть заметный просвет между стеной и потолком. Комната высокая и обширная. Крикни в одном углу — в другом отзовется эхо. И заглохнет: ведь стены так крепки. Айшат от злости кидала в стену прошлогодние вялые яблоки. Почему она обязательно должна поступать так, как велят другие? Чем она хуже своих ровесниц? Почему мать вечно ставит их ей в пример?
Айшат и не помнит, когда родилась в ней эта непримиримость, в какой день отчаянно закипела в ней кровь… Может быть, это случилось в тот час, когда после смерти отца в их дом привели его младшего брата и пятилетняя Айшат слышала, как два величавых старика с белыми бородами важно говорили ее матери: «Он будет твоим мужем. Зачем делить хозяйство и дом? И дочь твоя не останется сиротой».
Слова эти колючкой застряли в ее горле. Она едва не разрыдалась.
С тех пор, сколько бы дядя Машид, ставший ей отчимом, ни старался с ней заговорить, она не отвечала ему ни слова. Если же он пытался взять ее за руку, она вырывалась, а другой рукой ухитрялась его оцарапать.