Корзина спелой вишни

Она взлетела по лестнице: ступеньки под ногами горели. Ударила топором по твердым доскам — сухие щепки брызнули в лицо.

И вот она на крыше. Там, внизу, темный, тесный двор.

По-кошачьи цепляясь за камни, Айшат спустилась на землю. Свобода!

Девушка бежала, разбрасывая руки, как крылья. Легкий ночной ветер развевал по сторонам тонкое белое гурмендо и подол широкого платья из красного атласа.

Она не знала точно, где эти люди, что звали ее с собой, и бежала к проклятому ущелью, надеясь найти их там. Вот аул позади, вот между вековыми стволами деревьев мелькнуло ее красное платье. Вот она и в садовой долине, на берегу реки, и бежит вместе с Кара Койсу.

Айшат еще помнит то время, когда река эта становилась могилой для многих девушек. В отчаянии они прибегали сюда и бросались в вечные объятия ее бешеных волн. Когда Айшат была маленькой, среди бела дня здесь утопилась красавица Аминат, мастерица, обшивающая весь аул. Ее насильно выдавали замуж за вдовца с тремя детьми. Айшат бежала, и вдруг ей показалось, что перед ней встала бледная утопленница и поманила ее к себе… На мгновение Айшат замерла, оглянулась, хотела бежать назад, но там была темень. А впереди светила луна и серебряные воды реки освещали путь.

Она шла, глядя на луну. А луна медленно-медленно плыла к ней.

И все-таки на всякий случай она отошла подальше от берега, Закинув голову, Айшат посмотрела наверх, туда, куда лежал ее путь. Там, на вершине, переливаясь, мерцали огоньки. «Они!» — крикнуло ее сердце. И Айшат на четвереньках стала карабкаться по тропинке, колючей и скользкой. Поскользнувшись, она сползала назад вместе с камнями до тех пор, пока под руки не попадался куст колючки или выступ камня. Тогда она снова поднималась и, сжав зубы, снова и снова карабкалась вверх.

Когда она дошла, уже розовело небо и лишь кое-где слабо искрились дотлевающие угли костров. Ветер шуршал брезентом палаток.

Айшат подошла к самой крайней и, неслышно откинув полог, заглянула внутрь. На ворохе сена спали мужчины. В одном из них Айшат узнала того инженера, что иногда приходил в аул к председателю сельсовета. Когда она сказала, чтобы ее записали на стройку, это он одобрительно улыбнулся ей. И она заметила его глаза, синие-синие, они будто сливались с тем ярким днем.

Сейчас он спал, крепко сомкнув веки. Возле него лежала книга. «Лермонтов», — прочитала Айшат и хотела раскрыть книгу. Но один из спящих зашевелился, и девушка убежала.

Долго бродила она по склону горы. От росы намок подол ее платья, красный атлас потемнел, стал бордовым, прилипал к ногам, и Айшат мерзла. Рассвет занимался медленно, словно нехотя.

Она смотрела вокруг и видела внизу крохотные аулы. Они возвышались на скалах, как орлиные гнезда. Айшат представилось, как всюду в маленьких окнах зажжется свет, и радостью наполнилось ее сердце. Хотелось скорее бежать к этим людям, будить их: разве можно спать, когда пора зажигать лампочки Ильича? Откуда ей было знать, что электростанция строится годами.

Синеглазый инженер, которого звали Павлом Ивановичем, увидев Айшат, только всплеснул руками: ему показалось, что это сам рассвет сквозь предутренние туманы, колючие кустарники, скалистые уступы наконец-то добрался до них.

— Здравствуй, я пришла работать, — сказала девушка с лицом, готовым одновременно и к слезам, и к улыбке.

— Здравствуй! Молодец, что пришла, — и Павел Иванович протянул ей руку.

Айшат осмелилась поднять голову и опять увидела, что глаза его сливаются с небом.

С этого дня жизнь Айшат круто переменилась. Ее уважали, ей пожимали руку, и никто здесь не напоминал ей, что место девушки у очага.

Хвартикунское ущелье, которое еще недавно избегали люди и где даже орлы перестали вить гнезда на близких к нему скалах, стало теперь самым людным местом в горной стране. Сюда волной хлынула молодежь. Неукротимая Кара Койсу! Веками не менялась ее судьба. Видно, она была убеждена в том, что ее назначение — с громким ревом нести свои воды, точить скалы, давать приют на своем каменистом дне несчастным горянкам. Если не считать трех маленьких мельниц на ее берегу, построенных Муратом, Саидом и Магомедом, то буйные воды Кара Койсу просто пропадали зря.

И вот однажды на рассвете по горам и глухим ущельям, по аулам и самым далеким пастбищам прокатился грохот: это аммоналом взрывали горную породу. Эхо от взрыва разнеслось всюду, и разбуженные им горянки, век прожившие возле сакли, не выходившие за границы аула, шли и шли на этот гул свежей, молодой жизни. Запылали костры на берегу Кара Койсу.

Как виноградная лоза, тонка и гибка была Айшат. Казалось, где ей справиться с камнем. Ударит киркой — кирка отскочит, а камень хоть бы трещину дал. Но виноградный росток слаб зимой и весною. А пройдут холода, распустятся корни — и станет лоза плодоносным кустом.

Так и Айшат. Все крепче ее рука, все слабее камень под киркой. Да, дороги не те часы, что идут быстрее всех, а те, что идут всех точнее.

Вечерами после целого дня единоборства с природой люди собирались у костра. И под гул сердито ревущей реки звучал голос Павла Ивановича: