А наутро у родника Жавгарат рассказывала подругам, как ее брат Сулейман ночью, разрывая черные тучи и рассекая белые молнии, прискакал на мельницу, чтобы сестре было не страшно там одной. Самыми красивыми словами описывала она его подвиг: как он бросился навстречу хлынувшей воде, как грудью перегородил дорогу реке и одним ударом ноги направил воду в пропасть.
При этом голос девушки звенел, как булат.
Самое сильное впечатление ее рассказ произвел на Салихат, Жавгарат это приметила.
В свою очередь, мать Жавгарат тоже приметила, как изменилась ее дочь.
Жавгарат вставала до света, ее кувшин окунался в родник еще тогда, когда в нем купались бледные предутренние звезды. Тихо напевая, она черпала в свой медный кувшин прозрачную воду и наполняла в доме всю пустую посуду. Жавгарат, которую раньше и палкой нельзя было выгнать на улицу, теперь искала любого повода, чтобы выйти за ворота, и вся светилась, словно охапка солнечных лучей. А ночами она так вздыхала и ворочалась, будто спала не на шерстяном матрасе, а на колючках.
Мать недоумевала: «Что случилось с Жавгарат? Кто зажег в ней этот огонь?» Но выудить признание у молчаливой дочери было так же невозможно, как в знойный день лета найти на цветущем лугу пригоршню снега.
А причиной всему был молодой лудильщик Ахмед.
И вот однажды Жавгарат возвращалась с поля, несла на спине охапку свежей травы для коровы, а в руках пустой медный кувшинчик. Когда она проходила мимо кузницы, в окне показалось черное от копоти лицо Ахмеда.
— Эй, Жавгарат, дай посеребрю твой кувшинчик! Не к лицу тебе, лучшей девушке аула, держать в руках потухшую медь.
— Баркала, Ахмед! Мой кувшин и в самом деле потускнел…
Жавгарат зашла в кузницу. Ахмед покрутил в руках кувшинчик, и не успела она оглянуться, как этот тусклый кувшинчик стал похож на серебряный рассвет…
Потом незаметно к ней пришло желание еще раз увидеть Ахмеда. Так заблестел и большой кувшин, в котором она носила воду из родника. А потом Жавгарат показалось, что и кастрюли у них очень постарели, и, собрав всю медную посуду, отправилась в кузницу.
— Давно пора вам сменить эту кастрюлю, — сказал ей Ахмед. — Уж и не помню, когда твоя мать заказывала ее мне. Знаешь, очагу не безразлично, какую посуду подогревать. Пламя вдвое увеличится, когда языки огня отразятся на ее блестящих боках. Даже пар над крышкой покажется легким туманом…
Жавгарат слушала и удивлялась. Ей хотелось скорее проверить, так ли будет на самом деле, когда она поставит новую кастрюлю на огонь.
И потому, прижав к груди эту медную посудину, она побежала домой, быстро разожгла кизяки и, когда пламя разгорелось, поставила новую кастрюлю на очаг. И точно — комната посветлела. Это пламя, отраженное в начищенной меди, бросало на стены свои отсветы.
Жавгарат стало весело. Сито танцевало в ее руках. Но вдруг под кастрюлей что-то зашипело: со дна кастрюли капала вода.
Возмущенная Жавгарат с кастрюлей в руках бросилась обратно в кузницу. Нечего сказать, мастер!
Но Ахмед, ничуть не растерявшись, повернул кастрюлю вверх дном, сказал: «Вот так изрешечено мое сердце твоими глазами». Оказывается, он нарочно положил на дно несколько дробинок, чтобы, согревшись на огне, они пробили дно.
Ахмед несколько раз просил у Жавгарат разрешения посватать ее. Но она каждый раз отвечала одно и то же: «Подожди».
В горах считалось позором, если младшая сестра выходила замуж раньше, чем женится ее старший брат. А брат ее Сулейман не мог пока жениться, потому что родители Салихат, которую он хотел взять в жены, были против этого брака.
Летело время. И в далекий высокогорный аул пришла революция. Гражданская война уводила крестьян в партизанские отряды.
С ними ушел из аула и Сулейман. Жавгарат, провожая брата, несла его хурджины и не сводила с него глаз. Как красиво и ловко сидел он на коне!
Но еще большей гордостью и счастьем переполнилось ее сердце, когда та самая Салихат, которую любил Сулейман, при всех подошла к ним и протянула Сулейману кисет, сотканный ею. Этот подарок означал, что девушка любит его и будет ждать хоть всю жизнь. А любят только гордых и бесстрашных.
Нет большей радости для сестры, чем иметь отважного брата, потому что в ауле и ценность сестры определяется по брату. Он ее защита и опора. Любой человек счастлив породниться с такой семьей: женившись, мужчина приобретает сразу и жену и храброго родственника.
И пока Жавгарат шла домой с белой буркой брата на плече, вся была в мыслях там, на поле боя. Она видела брата в жарком сражении, в дыму и огне, представляла, как он победителем возвращается в аул и все встречают его как героя.
Белая бурка — символ счастья. В ней горец встречал свою любимую. В ней горец уходил из дому и на войну. Но в последний момент — на краю аула белую бурку меняли на черную. Ведь на войне бурка все равно что крыша над головой: и в огне не горит, и в воде не мокнет. Постели под себя одно ее крыло, укройся другим и передохни, подложив под голову камень. А заслышишь сигналы боя, накидывай ее на плечи, хватай оружие — и готов!