Остомышлёныш, сидевший напротив, дёрнулся помочь своей матушке. Мой рык:
- Сидеть!
Заставил его замереть в полуприседе. Потом опуститься на место. Маска скучающей презрительности в смеси с наглым превосходством исчезла с его лица и заменилась выражением испуга и растерянности. Стало видно, что этот молодой парень не только высший аристократ и русский князь, но и не очень сообразителен и трусоват.
Забавно: через десятилетие мадьяры поймают его и заточат на крыше неприступной башни, как Гендальфа во "Властелине колец". Любовница-попадья тайно принесёт ему под одеждой кинжал, он порежет на куски покрывала, свяжет верёвку и спустится с башни. Вырос, ряд побегов от отца дали опыт и решительность. Да и деваться некуда: мадьяры вели дело к его смерти. Как они убили захваченного в плен израненного Ростислава, сына Ивана Берладника - "приложив к его ранам зелье".
Обнаружив отсутствие спасателей и жалельщиков, Ольга Юрьевна принялась возиться на полу, перевернулась на четвереньки, негромко и малосвязно ругая брата, Русь Святую, "всю систему в целом" и поминая всуе Богородицу. Андрей пожмакал меч, подумал и вопросительно уставился на меня.
Я в этот момент приглядел очень аппетитную вишню, но сперва объяснил:
- Нарушение вежества. На грани измены.
Традиций абсолютизма здесь нет. Множество ритуальных мелочей, совершенно очевидных при общении с басилевсами или, позднее, с королями Франции - отсутствуют. "Железная маска" прокололся в роли Людовика на том, что не сообразил повелеть своим близким родственникам "покинуть помещение" по завершению аудиенции. А сами они проявить такую наглость - попросить отпустить - не осмеливались: а вдруг богопомазанный ещё чего скажет или спросит?
Ни Андрей, ни кто-либо на "Святой Руси" таких мелочей не понимает. Как я в первые недели после "вляпа" не понимал вежества, выражаемого в глубине поклона при общении с боярыней, например.
В ритуалах абсолютизма тоже... многолетней практики не имею. Но хоть где-то что-то читал, видел в кино. Есть зацепки "для подумать".
Государя можно просить. Можно просить повелеть кому-то. Но велеть ему...
- Крамола. Наглый мятеж и глупый бунт. Никто не имеет права указывать - что тебе надлежит делать. Говорить "да" или "нет", идти или не идти куда-либо - только твоя, Государя Всея Руси, воля. Иное - пренебрежение, умаление чести. Твоей. То есть - измена. Воровство противу государя.
Из-за стола показалось красное, злое лицо Ольги Юрьевны. Сама мысль о том, что кроме семейных отношений, кроме регламентной резкой реплики в адрес брата-бестолочи, существует ещё и государство... Какое?! Русское?! - Фигня бессмысленная!
Муж-сволочь, дочь-дурища-кобылища, братья-придурки, сноха-соплячка, сват-жадюга... сплошь личности. Какая Русь?! Есть земля, которой владеют родственники, есть людишки, которые на земле сидят и платят подати. Есть семья, род. Какое гос-во?!
Нормальное, общее для средневековья понимание. Есть Вельфы с Саксонией, Баварией, Тосканой - причём здесь Германия? Есть Плантагенеты. С Англией, Нормандией, Аквитанией - какая такая Франция? Есть Рюриковичи с их владениями. Русское государство... А что это?
- Государь, ежели на то твоя воля, то вели слугам кинуть бабищу непотребную, вежества не разумеющую, в поруб. Дабы охолонула.
- Ты...! Ты кому...! Ты на кого...!
Ольга Юрьевна никак не могла выразить с четверенек из-под стола всю глубину своего возмущения.
- На тебя, сестрица моя Оленька.
Ап-ап. Не подобрать слов.
Подобрала:
- Руби! Гада-изверга! Секи мечом злодея-каина!
Андрей инстинктивно отреагировал на истошный визг - резко сжал рукоятку меча, дёрнул его из ножен... И остановился, наполовину вытянув клинок.
Махать на меня мечом - бесполезно. Это мы проходили неоднократно. А твоего взгляда "пламенеющей змеи" - я не боюсь.
Вишни здесь хороши - без косточек. Интересно: машинки для выбивания косточек на "Святой Руси" не встречал. И как аборигены решают эту кулинарно-технологическую проблему? Неужто просто ножиком выковыривают? Надо будет для Домны приспособу спрогресснуть, как у меня в детстве было, спиральные пружины мы уже делаем...
Я дружески улыбнулся Андрею и закинул в рот следующую ягоду. Тот сморгнул, принял решение, рывком загнал меч обратно в ножны и рявкнул в пространство:
- Стража!
Двери распахнулись с грохотом, внутрь влетела пара кипчаков с уже обнажёнными саблями и принялась старательно выглядывать: кого тут рубить-резать. Андрей поморщился от производимого ими шума, скомандовал:
- Эту. К Манохе в поруб. Охолонуть. Ну! Жылдам! (Быстро!)
Ольга была потрясена, она, явно, не ожидала такого.
Разница в личном опыте последних месяцев: Боголюбский уже вырастает из корзна, врастает в состояние "государь и самодержец", в "шапку Мономахову". Ему такое - по душе, по руке, по голове. Подобное и прежде было ему близко.
Он почти всю жизнь, до первой седины, проходил в "подпасках". И всё это время рвался, доказывал своё право на самостоятельность, на свободу. Иной раз и кроваво, с риском для жизни.
"Он уважать себя заставил.
Никто нагнуть его не смог".