Корзно

- Теперь о твоих... переживаниях. Выкинь из головы. Ропак... По прозванию его. Скрытен, сдержан, сумрачен. Вовсе не братец его - ко всякой иконе с поцелуем, ко всякому столбу с лаской. Но к своим людям добр и заботлив. Ты для него - свой. А как это по-доброму с малолетками вроде тебя - он не знает. Своих - нету, с братьями, с племянниками малыми... Он жил наособицу. Как тебе приязнь свою выказать... навыка нет. Понял? Ты не шугайся его. Наоборот, покажи радость свою. От его подарков, от заботы. Сам к нему внимателен будь. По-сыновьи. Не наглей, конечно. Жизни учить Ропака не надо.

Пантелеймон обрадовался чрезвычайно. "Снял камень с души". Пару раз переспросил: точно-точно? И убежал вприпрыжку.

Забавно. Тут, понимаешь, "Россию поднял на дыбы". Войны, походы, реформы... Передел собственности! Князья уделы меняют! Итить меня, землемерить. А тут... два доброжелательных друг к другу человека не в состоянии свою приязнь корректно выразить.

Ропак, и вправду, "муж добрый". Но не муж - семьёй не жил, детей не растил, счастья этого - ребёнка баловать да потакать - не пробовал. Не дрочил дитятку. Не умеет.

Да и Пантелеймон... Сирота. Дом мой, конечно, хорош. Голодными да битыми без вины дети не бывают. Но - не семья. Эдакая фабрика. Вещей, идей, людей. Приют сиротский. Не клят, не мят, но ласки к одинокому ребёнку... У меня - времени нет. "Русь Святую", разъедрить её кукурузой, спасать надо. Прогресс, зашибить бы его электричеством, продвигать и подталкивать. А на души человеческие... на самое в мире интересное... ни сил, ни времени. И чем дальше - тем больше.

Обездушивающее болото прогрессизма. Как-то мои коллеги про это... Про то, что от попадуна, личности, человека одна бездушная функция остаётся. Может, у них и сначала души не было? Или они какой холодильник для человечности строят и свои души туда складывают? Чтобы не завонялись?

Ропак ищет в мальчонке сына. Может, и сам не знает, что ищет. Присматривается, подарки дарит, заботится. А Пантелеймон к такой заботе - не приютской, не казарменной - не привык. Не знает что это такое. Вот и увидел то, про что от старших слышал: "как за девкой ухаживает".

Х-ха... Скажи такое Ропаку в лицо - сразу за меч схватится. И его можно обоснованно и подготовлено убить. Но не надо. Необходимость отказаться от наверняка сработавшей бы провокации, вызывает... печаль. Это ж можно было бы так красиво... уелбантурить.

Ваня! Не свихнись! Совсем уж заинтриговался и провакатнулся. Цель видишь? - "Белая изба". Ну и не отвлекайся на "из любви к искусству".

Хорошие люди. Что большой, что малый. Пусть живут и трудятся. Себе на радость, мне на пользу.

- Ну что, ля, теперь-то, как корзно одел, поди, и стишков не скажешь? Ты ж теперя высоко взлетел.

Немолодой, невысокий, небогато одетый гридень. Первый раз вижу его на свету: прежде всё по ночам общались. В бороде чуть седины, сапоги стоптаны, ножны меча обшарпаны. Ничего заметного, особенного. Только взгляд. Смелый, цепкий, весёлый.

- Что, е...ло, х...ло и зап...ло? Прежде щиты княжеские портил - теперя за одёжу принялся. Ты ж, эта, ныне... корзло.

- Тю. Я - корзно, а не козло.

- А пофиг. Как был шпынь злокозненый, так и остался. Росточком прибавил, плечиками поширел. А бороды как не было, так и не выросло. И глаз... Точно. Прыщ хитрокаверзный. Опять каверзу учинил?

- Которую? Ты про "шапку Мономаха", про митрополита наречённого, про войско общерусское?

Гридень кривовато усмехнулся, тряхнул головой.

- Первый раз я тебя увидал когда ты щиты красные со свежим упокойником в Княжье Городище вёз. После за тобой вои княжии скакали. Не догнали. Третий раз стишков твоих послушал - в Луках усадьба сгорела с боярином. А ныне куда?

- Отсюда.

- Ага. Вона чего. И чего тута будет? Мор, глад, трус?

- И не говори. Ухожу и беспокоюся.

Я прищурился, глядя в его спрятавшиеся в морщинках глаза и импровизнул:

- Стишков тебе? Изволь.

Раз пошли мы воевать.

Разтакую княжью мать.

Довелося Киев брать

Всех киянок отъе...ть.

Во-от! Об этом Маяковский и говорил: "Покайтесь во всех отглагольных рифмах!".

- О! Дык... Верно сказывают: тя хрен остановишь. И корзно не поможет. А ещё? Ну, что б на "-ло".

- Да запросто. Про Жиздора к примеру:

Князю я набил е...ло.

Разорвал ему гузно.

Получил за то корзло

И повёз домой майно.

- Едрить тебя, скоморошить! Кидай ты эту хрень нахрен! У нас в корчме - тебе цены не будет! Во всяк день сыт, пьян и заботушка не сушит! Э-эх... Такой талант... А в князьях пропадает.

- А давай ты ко мне, во Всеволжск. Дам и службу, и усадьбу. И песенок попою.

Гридень поморщился.

- Не. У меня в Смоленске всё надобное есть. А чего нет - того и не надобно. Вот только частушек твоих... Но, сам понимаешь, не пойдёт муж добрый от дома да службы за ради... песенок похабных.

- Ну извини. Жаль, однако, что такой талант, талант слушателя и ценителя, в "мужах добрых" пропадает.

Гридень, вполне уловив мою встречную подколку, хмыкнул. Обернулся на чей-то оклик, махнул туда рукой.

- Ну, князь-песенник, бывай здоров. Может ещё свидимся.