Косарев

МК решил провести широкую конференцию, на которой откровенно рассказать юношам и девушкам о всех трудностях и их причинах, дать бой меньшевикам и меньшевистским подголоскам. Один из участников этой конференции рассказывал, как, войдя в фойе помещения, он увидел толпу, в центре которой Косарев ожесточенно спорил с одним из молодых меньшевиков. «Спорил страстно, с глубокой силой внутренней убежденности и веры в свою правоту… Саша громил под одобрительные возгласы окружающих своего противника. Тот уже не наступал, а как бы «линял» у всех на глазах и теперь лишь пытался кое-как прикрыть свое отступление, но упорно бормотал что-то о низких заработках молодежи.

— Да ты опять перепеваешь чужие слова! Мы сами хозяева своих предприятий и участвуем в установлении в них зарплаты, — наступал Косарев. — Это твои заграничные учителя врут об эксплуатации в России. Мы сами со всем пролетариатом строим свою промышленность. И когда тяжело взрослым рабочим, молодежь не будет требовать для себя особых привилегий.

Меныпевичок вскоре совсем замолчал и стал пробираться через толпу, осыпаемый насмешками.

Все еще пылающий, весь в азарте спора, с расстегнутым воротом косоворотки, Косарев искал глазами, с кем бы еще продолжить схватку».

ПИСЬМО ИЛЬИЧУ

Их было семь человек — членов бюро Бауманского райкома комсомола. Заведующий политпросветом райкома Вася Прохоров, как и Косарев, подростком вступил в партизанский отряд легендарного Камо. Был ранен. После госпиталя — снова фронт, бои, тревожные биваки… Под стать им были и другие райкомовцы.

Из Питера Саша привез привычку к жизни коммуной. Мать огорчилась, когда узнала, что сын отказался и столоваться, и ночевать дома.

— Да ты что фокусничаешь? Райком твой через двор от родного дома, от семьи, а ты — в коммунию!

— Не в коммунию, мама, — успокаивал Саша, — а в коммуну. Слово это — французское. Может, слышала про Парижскую коммуну?

Мать тотчас же насторожилась.

— Это что ж, ты теперь в Париж намылился? Так прямо, без обиняков и говори — не хитри. Я — мать. Тебе, пострелу, неведомо, что я глаза свои выплакала, пока ты в Питере скитался. А теперь — Париж…

Мать укоризненно смотрела на сына. А Саша, ласково гладя ее седую голову, говорил умиротворенно:

— В Париж мне, мама, пока ехать незачем. Революционная волна во Франции сникла… А коммуна — это община. Общиной комсомольской теперь жить будем: я. Сеня Федоров и Коля Кормилицин. И все у нас будет общее: жилье, книги, барахло, шамовка… К коммунизму идем. Это понять надо, мама.

Немногое поняла Александра Александровна из этих слов сына. Только чуткое материнское сердце подсказало: «Нет худого в этой коммуне, и ребята с ним будут жить ладные, что — Сеня, что — Коля…» А уразумев, что в Париж Саша не собирается, успокоилась окончательно.

— А младших сестренок я, мам, поднять на ноги помогу. (В девятнадцатом году отец Саши умер от сыпняка.) Коммунары на это согласны.

Жили в коммуне дружно. Сходились в общежитие запоздно, горячо делились впечатлениями о прошедшем дне, спорили до первых петухов. После зарплаты несколько дней шиковали, объедались купленными у нэпманов окороком, колбасой…

«— Загнивает мировой империализм, а с ним и наши недобитые буржуины, а пахнут у них продукты замечательно!» — шутил Сеня Федоров, расправляясь с куском ароматного окорока.

Через несколько дней после «кутежа» коммунары потуже затягивали пояса и питались теперь чем бог пошлет. Когда же становилось невмоготу, гуськом тянулись через двор к бабе Саше — матери Косарева, — благо жила Александра Александровна рядом, рукой подать. И она концы с концами едва-едва сводила, но морковным чаем поила коммунаров щедро — вприкуску с постным сахаром, а то и пустым — «с таком».

Дела райкомовские поглощали Сашу целиком. Идеи, инициативы рождались одна за другой. Однажды бауманцы надумали выпускать районную комсомольскую стенную газету. Позднее перешли на издание ее типографским способом. Набирали и печатали ее комсомольцы-полиграфисты во внеурочное время — на субботниках: то в типографии «Пролетарское слово», расположенной на Южном мосту, то в 5-й типолитографии МСНХ — в Мыльниковом переулке.

Газету назвали «Путь молодежи».

В тот день готовили очередной номер на четыре полосы — двадцать девять заметок. Все — от первой до последней — написаны молодыми рабочими; не очень грамотно, но откровенно, от души. Писали о подготовке к губсъезду РКСМ. Об учебе, как самом боевом деле («Теперь пора учиться, чтобы строить наш новый мир»), сообщали, что комсомольцы идут на учебу, как раньше уходили на фронт. Была в газете и коротенькая информация от рабочих завода «Радио». Они открыли комсомольский клуб, провели в нем вечер шефства над красноармейской частью. Молодежь живет небогато, но для шефства ребята отчислили три процента жалованья, подарили красноармейцам 75 аршин мануфактуры.

Всеведущий Сеня Федоров, просматривая материал к очередному номеру, предложил:

— Надо бы еще письмо Ильичу сочинить и в газете дать. Выздоровел он. Говорят, что сегодня даже из Горок переехал в Москву и приступил к работе…