Косьбище

Рассказ был столь продолжителен, что Звяга успел закончить свою арию. Стоп. Ария -- это в опере. Как хорошо, что обошлось без его пения. А соло в балете называется вариацией. Хотя, если это балет, то что тогда лесоповал?

Хотен устремился на освобождающееся место между коленок почти бесчувственной, покрытой липким холодным потом, дамы, но был перехвачен Ивашкой. Как старший по выслуге лет, он изначально принял на себя функции директора-распорядителя. Сам он, как он радостно сообщил в ответ на вопрос о здоровье, своё соло в этой части сегодня уже исполнил, поэтому может судить не предвзято, ориентируюсь исключительно на высшие интересы. В данном случае -- на мои.

-- Ты, Хотен, погоди. Расскажешь бояричу о делах ваших в Рябиновке, а уж потом. А ты Филька -- давай. Чтоб не остыла.

Хотен даже возмущаться не стал. Суетливо подтягивал штаны, всё поправлял на себе одежду. Хмыкая и старательно не глядя мне в глаза, предусмотрительно отойдя на другую сторону женщины с устраивающимся на ней Филькой, он начал излагать собственную версию произошедшего в Рябиновке сегодня утром. Остальные присутствующие периодически корректировали его изложение. Проще -- не давали завраться.

Сюжет такой.

Мужички мои сумели выбраться из общей свалки у Хрыся на дворе. Последнее, что они видели: возмущённые "очередники" выбивают палками из головы Хрыся информацию на тему: "Кони наши где?", а тот только мотает разбитой в кровь думающей частью тела и отвечает нецензурно, используя общепринятую рифму к этому самому вопросу "где-где?".

Филька с напарником оказались умнее меня со всем моим дополнительным восьмивековым опытом -- своих коней в весь не вводили. Я бы не догадался спрятать своих коней в лесу. А мужички выбрались, сели и поехали. Но дело к ночи, темнеет. Ехать на коне по лесу в темноте -- как бы кони ноги не поломали. Пошли пешком. Своих-то ног не так жалко. Подустали и решили переночевать в Рябиновке. По лесу ночью можно ведь и на упырей наскочить. Естественно, их пустили, накормили и спать положили. А они - рассказали. Дворовые пересказали Акиму. Тот возбудился и ни свет -- ни заря отправился наводить у "пауков" порядок.

Тут рассказчик и комментаторы несколько разошлись в предполагаемых мотивировках такого героического решения. У меня были две собственных гипотезы на сей счёт: одна хорошая, другая плохая.

Хорошая выглядела так: Акиму стало стыдно за уведённых коней, и он решил вернуть часть. Только часть, потому что в Рябиновке тоже сенокос и кони тоже нужны.

А плохая состояла в том, что Аким отнюдь не устыдился своих реквизиций, а решил доказать, что Паучья весь - его, что такой сопляк как я - общиной управлять не может. И место моё "за печкой".

Во всяком случае, утречком раненько Аким с Охримом и ещё двумя мужичками-коноводами отправился в Паучью весь. Естественно, в сборах в поход принимал участие Ольбег. Естественно, туда же всунулась Любава. Естественно, они обменялись колкостями. Это не ново -- у них стиль общения такой. Потом перешли к рукопашной. Дети же. Ольбег начал таскать её за косички, получил ногтями по лицу. И тут Любава произвела эскалацию конфликта: сбила Ольбега на землю, села на него верхом. Произнесла пару фраз на тему: кому надлежит быть сверху и как называется тот, кто снизу. И разбила ему нос. Ольбег разрыдался, вырвался и убежал к маме.

Нормальная детская потасовка. Не хорошо, но бывает. Попинались, поругались. Помирятся и дальше играть будут. Дети.

Аким уехал, почти всё взрослое население усадьбы отправилось на покос. И тут во дворе снова появился Ольбег.

Две тонкости. Одна общая: по "Русской правде" выбитый глаз, выбитый зуб, оторванное ухо или откушенный нос, выдранный клок бороды и разбитый до крови нос -- увечья одинакового порядка. Разбитый нос и выдранная борода, как я понимаю, оцениваются так высоко не из-за реального ущерба здоровью, а из-за обидности. Закон на этот счёт чётко ставит ущерб чести выше ущерба телу. Например, удар мечом плашмя считается более тяжёлым преступлением, чем удар лезвием. Похлопать человека железякой по плечу значительно дороже, чем проткнуть его насквозь этой же железякой.

Несколько ссадин на лице, даже с выступившей кровью, менее обидно, чем разбитый, опухший нос. Холопка нанесла господину своему бесчестье. Правосудие должно быть неотвратимым. Наказать.

Вторая мелочь состояла в том, что Ольбег остался в усадьбе за главного. Аким уехал, Марьяна -- баба. Яков, которого все боялись, лежит в беспамятстве с пробитой ногой и большой потерей крови. А Доман... Вот тут мне кое-что неясно. Пока Аким был в усадьбе -- был и Доман. Косцы ушли без него. Но когда Ольбег выскочил во двор -- Домана в усадьбе, вроде бы уже не было.

Ещё был Чарджи. Но об этом позже.