Кощеевич и война

Приказ был отдан и услышан, но злыдень не торопился его выполнять. Вместо этого ещё немного помялся и проскрипел:

— Господин, разрешите спросить?

— Ну?

— А ежели я с невестой вернусь, это будет уместно?

Лис от неожиданности чуть не перевернул чернильницу.

— С ке-е-ем?

— Дык с Радмилушкой моей ненаглядной… — Злыдень расплылся в мечтательной улыбке. — Хоть я обещание и не выполнил, подвиг ратный не совершил, но верю, она всё поймёт. Я объясню, что не враг ты нам, а лучший повелитель на свете. Она будет счастлива служить тебе, как и я.

— Ну, коли так, приводи. Свадебку прямо здесь сыграем, — хмыкнул княжич. — Кто я такой, чтобы мешать любящим сердцам соединиться?

Злыдень, конечно, иронию не понял, умчался окрылённый. А Лис развёл руками:

— Ну вот. Сказал, что прибраться пришёл, а сам ещё больший бардак устроил. — Он повернулся к вороне. — Как тебе это нравится?

— Бар-рдак, — кивнула птица. А потом добавила: — Ты неостор-рожен, как всегда. Не говор-ри. Побер-реги гор-ло.

А Лис, если бы даже и захотел что-то сказать, не смог бы. От изумления он потерял дар речи. Вещун говорил голосом Мая. Только «р» раскатывал, как Вертопляс.

— Чего вытар-ращился? — усмехнулся гость. — Да, это я. Вер-рнулся. Пр-рости, что не тор-ропился. Нужно было пр-рийти в себя, знаешь ли. Как ты тут? Спр-равлялся?

Княжич покачал головой, одновременно вновь разводя руками. Ворох мятых бумаг, давно не чёсанные волосы, пустые бутылки и пятна вина на ковре говорили сами за себя.

— Отвер-рнись! — скомандовал Май-Вертопляс.

Но Лис не послушался. Он боялся: стоит ему отвести взгляд, и друг исчезнет, оказавшись сном или того хуже — бредом воспалённого рассудка.

Вещун вздохнул, а потом ударился оземь — и обернулся человеком. Да, это был Май. Родной, почти не изменившийся, даже посвежевший.

— Неплохо выглядишь. — Лис улыбался до ушей. — Смерть пошла тебе на пользу. Будто бы помолодел даже.

— А ты, др-руг мой, выглядишь, как стар-рая р-рухлядь.

В устах Мая даже эти нелестные слова звучали с заботой.

— Я обязательно исправлюсь. — Княжич огляделся в поисках вина, но все бутылки были либо уже распиты, либо разбиты в драке с дивьим злыднем.

— Смотр-ри у меня! Я пр-рослежу. — Май с наслаждением потянулся, хрустнув костяшками. — Тепер-рь я понимаю тебя, как никто др-ругой. Как же это здор-рово — снова быть живым! И, кстати, о Смер-рти. Почему ты мне не р-расказывал, что вы с ней близкие др-рузья? Более того, что вы обр-ручились?

— Откуда знаешь?! — ахнул Лис. — Ты её видел? Вы разговаривали?

Май со вздохом закатил глаза:

— Глупый вопр-рос. Я был мёр-ртв. Р-разумеется, я её видел. Кстати, она пр-росила пер-редать тебе, что ты — мерзавец и подлец. А теперь выкладывай всё с самого начала: как вы повстр-речались? И чем ты её р-разгневал?

Глава семнадцатая Что на уме, то и на языке

Дивьи люди недолго радовались затишью, но пара лун передышки оказалась очень кстати, чтобы обучить новых бойцов. Новобранцы были не сильно старше дочери писаря Любавы — той, что просилась на войну. Царь Радосвет однажды назвал их Волчатами, а все прочие подхватили. Яромир был не против. Волчата так Волчата. Всё равно Селезней больше нет…

Когда он вернулся в ставку, то узнал, что Душица с братьями перешла в отряд Радмилы. В этом не было ничего удивительного: не сидеть же им всё это время сложа руки в ожидании возвращения командира? Он, разумеется, предложил вернуться. Не Душице — та не захотела разговаривать, — а Соловью. Но тот лишь покачал головой:

— Прости, старшой, но нет. Мы теперь под рукой Северницы ходим. А бегать туда-сюда, как полевые мыши, нам не по нутру.

— И как твоя сестрица с моей уживаются? У Радмилы нрав покруче, чем у меня. А Душице тоже палец в рот не клади. — Яромир спрашивал не из праздного любопытства. До него дошли слухи, что его бывшая подчинённая — в остроге частая гостья.

Соловей пожал плечами:

— Чай, не маленькие. Разберутся.

— А ты-то сам обиды на меня не держишь?

— Не обиду. Досаду, может. Не знаю, как объяснить… мы люди простые, красиво говорить не обучены. Но видеться мне с тобой тяжко.

На том и расстались, потому что добавить было нечего. И это никто ещё не знал, что случилось с Горностайкой после смерти…

Впрочем, Яромира ждали и хорошие новости — Яснозор выжил! Оказалось, у Медового озера его лишь ранило, и, когда Лютогор творил своё чёрное колдовство, Яснозор уже лежал в снегу без памяти. Возможно, это его и спасло.

— Как же мы с царём тебя не углядели? — удивлялся Яромир. — Мы же вернулись, когда навьи ушли. Думали еду найти али лошадей, а нашли только венец в снегу.

— Дык когда заклятие бахнуло, меня, кажись, в кусты отнесло. Всю рожу терновником изодрало. — На лице Яснозора и впрямь было много почти заживших, но всё ещё заметных царапин. — Там я и очнулся. Помню, как решил, что буду выбираться к своим. А половину пути — не помню, потому что башка гудела, что твой колокол. Свезло мне, что Веледара встретил.

— Так тебя наш воевода спас?! — присвистнул Яромир.