Кошка Белого Графа

Два удара сердца — и мама стиснула меня в объятьях, я даже опомниться не успела.

— Карин! Светлые боги… Карин, ты цела! С тобой все хорошо, ты здорова? — она обшарила мое лицо лихорадочным взглядом, не выпуская из объятий. — Карин, ты здесь по своей воле?

— Конечно, мама…

Я так удивилась, что даже замешкалась с ответом. Неужели она думает, что меня удерживают силой?

— Я так беспокоилась о тебе!

Мама вдруг опомнилась и с опаской посмотрела на замершего в дверях Рауда.

Наверное, ей было ужасно неуютно в этом огромном снежном дворце, созданном древней магией.

— Мама, познакомься. Граф Рауд Даниш-Фрост… мой муж.

Я поймала его взгляд — теплый сквозь ледяную синеву, и губы против воли сложились в улыбку.

Я только что целовалась с ним, как целуются муж с женой. И еще буду целоваться. И не только целоваться… От этой мысли по коже пробежала горячая щекотка предвкушения.

Рауд шагнул в комнату. Майра вскочила, и они с мамой присели, почтительно склонив головы. Чему-чему, а реверансам в свеянской женской гимназии учат хорошо.

— Ваше сиятельство…

Рауд подошел к маме и поднял ее.

— Прошу вас, сударыня. Какие церемонии между родственниками?

Мама смущенно отступила.

Она выглядела такой измученной, что меня накрыло стыдом и жалостью.

Надо было написать! Сообщить, что у меня все прекрасно.

— Карин! — мама покосилась на Рауда и снова повернулась ко мне. — Я была плохой матерью, но я любила тебя и люблю! Я никогда, никогда не привела бы к тебе секача без твоего согласия!

Она оглянулась на Майру и грозно свела брови.

Сестра, неловко мявшаяся у дивана, сделала шажок вперед. Пробормотала:

— Карин, я не хотела, — и потупилась.

Что с ней такое, откуда эта робость?

Не могла же она?..

События полуторамесячной давности воскресали в памяти с трудом, будто давний сон. Наша кухня, озаренный солнцем двор, слова Майры о маме и секаче.

Я поверила ей безоговорочно. Не было причин не верить…

— Майра! — мамин голос стегнул хлыстом.

Сестра вздрогнула, быстро взглянула на меня и зачастила:

— Да, я завидовала! Тебе досталось все — и красота, и первородство. У тебя было столько женихов, а ты крутила носом, все тебе были нехороши!..

Она задохнулась, сжав кулаки, и вдруг всхлипнула:

— Мама не ходила к Дакху, это был обман… Карин, я не хотела ничего плохого, честно! Я просто подумала: если ты останешься кошкой, не навсегда, на время, мама перепишет ателье на меня, я стану завидной невестой, выйду за Орма или за кого-нибудь еще… А ты пойдешь к Вере, и вы придумаете, как тебе снова стать человеком. Я бы тебе потом написала, когда можно вернуться… Я правда не хотела тебе зла, это все Орм! Он пошел в храм Дакха и послал за тобой секача — на самом деле! Я даже не сразу узнала… Прости меня, Карин, прости, пожалуйста!

Майра разревелась.

Она рыдала, не вытирая слез и громко шмыгая носом. А я смотрела на ее искаженное лицо, красное, мокрое, жалкое, и не находила в себе злости.

Наверное, стоило прогнать ее и забыть, что у меня есть сестра.

Но сегодня я была счастлива!

И этим счастьем — вот смешная мысль — я обязана Майре и ее подлому поступку.

Да и какая теперь разница, что случилось в той, другой жизни?

— Я прощу тебя, — на душе было удивительно легко. — Но при одном условии. Не бойся, я не претендую на ателье. И в Свеянск не вернусь. Я хочу, чтобы вы с мамой взяли к себе ученицей одну девочку. Если она пожелает, конечно. Ее зовут Вилья, и ей пришлось несладко.

Куда хуже, чем мне, что тут говорить.

— Вы теперь вдвоем, вам будет не хватать рук. А Вилья очень старательная. Будьте с ней добры.

Я хотела сказать, что прослежу, но решила, что это лишнее. Я прослежу и так.

Рауд отошел в сторонку, а когда мы с мамой сели на диван — Майра пристроилась с краешку, — покинул комнату. Однако я чувствовала, что он рядом, готов поддержать, если потребуется.

— Карин, — сказала мама, — у нас есть еще одна родственница. Я тебе не о ней не говорила. Мне казалось, что дурного влияния бабушки и деда Полкана и так довольно, — мама покаянно вздохнула. — Я была неправа и хочу, чтобы ты с ней познакомилась. Она отказалась прийти сюда в человеческом обличье. Но будет ждать тебя ночью. Не бойся. Тетка Фрейя многому может тебя научить…

Позже, тем же вечером, я спросила Рауда:

— Как ты думаешь, мое кошачье тело так навсегда и останется телом снежной кошки?

Он улыбнулся:

— Почти уверен, что летом ты станешь такой, как была раньше. Черной, верно? Очень хочу на это посмотреть. Но я и по белой соскучился, — Рауд коснулся губами моих волос. — Только не оборачивайся сейчас. Побудь со мной человеком, кошка Карин.

Я опустила голову ему на плечо.

Было так хорошо стоять обнявшись, чувствовать его дыхание на щеке — и знать, что между нами наконец все ясно. Может, это шутка богов, но кажется, в глубине души я выбрала его с самого начала, в то мгновение, когда очнулась от снежного беспамятства у него за пазухой. Сейчас мне было так же уютно, тепло и надежно, и не хотелось размыкать рук.