В последние месяцы Рауд заново открывал для себя то, что считал утраченным навсегда. Но смотрел теперь иначе и видел больше.
Под его взглядом кукольное личико, созданное отцом, ожило, черты стали выразительней, четче, обрели самобытность, взгляд наполнился чувством и глубиной — весь облик разом задышал, засиял, и у Рауда потеплело на сердце.
Красота Кошки была яркой и сильной. Рауд любовался своим "агентом" при каждой встрече со все большим удовольствием, но так, чтобы девушка не заметила. Он и без того заставил ее себя бояться. Не хватало еще, чтобы Карин заподозрила его в мужских притязаниях.
Отец тоже отметил перемены в иллюзорной "невесте".
— Хороша! Жаль, что не нашего круга.
— Она расцарапала ногу Гюнтеру, защищая фрейлину из свиты принцессы, — сказал Рауд.
— Ты шутишь! — отец рассмеялся со злым удовлетворением.
Рауд его понимал, но сам чувствовал другое.
Когда ему рассказали, он испугался. Как испугался полгода назад, услышав о дуэли брата. Гаденыш Гюнтер и людей не щадит, а кошку раздавит с наслаждением…
Нет, с нее довольно.
Рауд хоть сейчас пристроил бы Карин Эльс к хорошим людям — к тем, кого, в случае провала, не свяжут ни с ним, ни с принцессой.
Если бы боги не имели на нее видов…
Обнаружив, что я умею пользоваться стульчаком, Камелия умилилась и приказала обеспечить мне свободный доступ в уборную. Сперва для этого просто держали приоткрытой дверь, потом отыскали местного мастерового, и тот устроил лаз в дверном полотне.
Как это происходило, я не видела, но управился он быстро. Отверстие получилось аккуратное и словно бы не вырезанное, а природное — как все во дворце. Казалось, сучья разошлись и изогнулись друг против друга, образовав проем. Теперь я могла ходить по своим надобностям, когда мне нужно, не дожидаясь ничьих милостей.
У лаза, занавешенного лоскутком бархата, я всегда прислушивалась и принюхивалась: нет ли внутри человека. Если есть, дожидалась, когда он выйдет. Сейчас я чуяла в уборной постороннего — но не человека. Кошку! При этом занавеска кошкой не пахла. И дверь не пахла, и пол перед дверью…
Оставалось только войти и узнать, не обмануло ли меня чутье.
Внутри было тихо и темно. Однако сквозь щели проникало довольно света, чтобы четко видеть богатую обстановку. На первый взгляд, в уборной никого не было. Но не успела я толком принюхаться, как прямо передо мной очутилась кошка. Спрыгнула откуда-то сверху, должно быть с колонны водогрева.
Кошка была небольшая, но плотно сбитая. Этакий бочонок на лапках, обернутый в плюшевую, как у Кавалера, шерстку. И ушки такие же круглые. А вот цвет другой — шоколадный.
Кошечка выгнула спину колесом и низко завыла:
— О-он мо-о-у-ой! Не отда-а-о-у-а-м!
Я не сразу поняла, что она имеет в виду — и кого, но ответила тем же. Иначе в кошачьем противостоянии нельзя. Спина и хвост — две крутые дуги, объятые вздыбленным мехом, из горла — грозный рык без слов. Я не видела себя со стороны, но снежная кошка в гневе должна быть страшна.
Моя противница продержалась недолго. Поворчала для порядка и сникла.
— Тебя Кавалер прислал? — спросила я строго. — И ты сходу драться?
— Пр-рости, — попросила кошечка. — Куда пр-ропала? Мы искали.
В знак примирения она потянулась понюхать меня, потом попыталась лизнуть. Подлиза!
— Велено пер-редать: мы нашли твою человеческую кошку.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Шоколадка. А ты Сахар-рок.
Я фыркнула. Вот упрямый котище!
— Как ты вошла?
— Пр-росто, — в голосе кошечки проскользнула нотка превосходства. — Пр-роведу.
Она нырнула под медную ванну на львиных лапах. Я последовала за ней — и с удивлением уставилась на круглое отверстие в стене, похожее на то, что прорезали для меня в двери, только меньше.
— Это для проветривания?
Шоколадка издала звук, похожий на хмыканье.
— Ветр-ра там нет. — И ехидно добавила: — Толстая. Не пр-ролезешь.
— Не толстая, а красивая, заруби себе на носу!
Будут еще всякие нахалки мне дерзить.
Отверстие и правда оказалось маловато. Но я вспомнила жемчужный храм Свена и Свяны. Его ходы приспосабливаясь к размеру того, кто по ним шел. Может, и здесь так будет? Я просунулась в лаз, мысленно уговаривая его стать шире и пытаясь передать окаменелому дереву под лапами ощущение тесноты, которое испытывала. Так же, как передавала Кавалеру все, что знала о барышне Агде.
Не берусь судить, был ли от этого толк или дворец просто следовал заложенной в него воле древних строителей, но темный туннель, пахнущий спящим лесом, раздался вверх и в стороны — как раз настолько, чтобы я могла пройти, не испытывая неудобств. Вздох Шоколадки сказал, что для нее это стало неожиданностью.
Древесное нутро дворца оказалось пронизано целым лабиринтом извилистых ходов. Возможно, они служили для воздухообмена или как-то помогали обогреву огромного здания — Шоколадка не знала. Стены напоминали переплетенные корни; они не светились, как туннели в храме Свена и Свяны, но я отлично видела, куда иду.