Кошка до вторника

— Э-э-э… вроде нет. Вот соседка была. Русалка. Неприятная особа. Толстая, никакой фигуры. Они в одном озере жили, всё время ругались. Она ему: «Ты старый размокший пень с гнилыми ложными опятами». А он ей: «А ты лягушка безмозглая, несмазанной телегой раздавленная». А она ему…

— Ну хорошо, хорошо, — сказал Лёшка. — Так что же, они ненавидели друг друга?

— Конечно, особенно она, просто убить была готова… Ой!

И Кикимора закрыла рот ладошкой.

— Так, может, это она? — невнятно проговорила она сквозь закрытый ладонью рот.

— Ругались, значит. А не дрались?

— Дрались, — убеждённо сказала Кикимора. — Ужас как дрались, аж брызги летели и рыбы в обморок падали. Но если она — убийца, как же с Барабашкой? Ой, поняла! Барабашка — её двоюродный брат, кузен, так сказать. Приехал из города, она ему нажаловалась, он вскипел, пошёл в гости и убил! Всё ясно. Он даже похож на неё. Вылитый!

— А зачем вы из комнаты выходили? — спросил Лёшка. — Сразу после ухода Водяного.

Кикимора сконфузилась.

— Ах, как неприлично! Но сыщик — это почти врач, ему можно признаться… Ах, я упаду в обморок от смущения… Видите ли, от природы я несколько бледновата и потому выходила подкрасить губы и подрумяниться. Ах, мне дурно…

— Тогда можете идти, — поспешно сказал Лёшка.

— А то ещё поговорим, а? — жалобно попросила Кикимора. — Я вам про всех расскажу, я все сплетни знаю…

— Хорошо, хорошо, — выпроводил её Лёшка. — Я вас ещё вызову, и вы всё расскажете.

— Только не забудьте, вы обещали, — сказала Кикимора и нехотя вылезла из избушки.

— Ну как? — спросили её остальные подозреваемые, столпившиеся вокруг курьих ножек.

— Ах, какой милый, какой любезный, просто душечка, — Кикимора прижала ладошки к груди и закатила глаза. — И он во всём со мной согласился!

— Конечно, дорогая, это самый лучший способ разговаривать с тобой, — подтвердил Леший. — А малый-то не дурак! Кто пойдёт следующий?

— Я, — сказал Змей Горыныч. — Я не очень хорошо себя чувствую из-за насморка, хотел бы поскорее отделаться и прилечь.

И три головы всунулись в три окна избушки.

— Нет-нет, — возразил Лёшка. — По одному, пожалуйста… э-э-э, то есть по одной. По порядку номеров.

Вторая и третья голова высунулись, а первая осталась. Допрос её прошёл в живом, бодром темпе:

— Были ли у Водяного враги?

— Апчхи!

— А родственники?

— Апчхи!

— А наследство?

— Апчхи!

— Вы свободны.

— Ну как? — спросили вторая и третья головы у первой, когда та, измотанная допросом, высунулась из окна. — Очень придирается?

— Кошмар, — сказала первая голова. — Сейчас сами увидите.

Вторая голова на допросе оказалась более разговорчивой.

— Оставил ли Водяной это… как его… завещание? — спросил Лёшка, вспоминая любимые детективы. — Что он имел? И чьё это сейчас будет?

— Не знаю, парень, — сказала вторая голова и съела пирожок с повидлом. — Это ты у Кощея спроси, он в таких вопросах дока — кто что имеет и кому чего перепадёт. А мне бы покушать…

— А Русалка?

— А что Русалка? Милейшая особа, тоже покушать любит. Жаль, что её не было сегодня, мы с ней обычно конфеты наперегонки едим — кто больше съест. В прошлый раз я победил, но это было нелегко. А ещё я сосиски люблю, только сегодня их не давали.

— Они с Водяным ругались? Дрались?

— Да, наверное, ругались. Как, сидя в одном озере три тыщи лет, и не поругаться? Мы вот тоже ругаемся с третьей головой, а то и дерёмся. Она, видите ли, фигуру блюдёт, а я из-за этого голодаю!

И голова съела ещё один пирожок.

— Я тоже дерусь часто… то есть очень редко, — сказал Лёшка. — А вам не хотелось убить Водяного?

— Мне? Да что вы! Он меня так понимал! Он меня рыбой жареной угощал!

— Ладно, — вздохнул Лёшка. — Идите… то есть, вылезайте.

— Уф! — сказала, высунувшись, вторая голова третьей. — Инквизитор. Но пирожки вкусные. Теперь ты, третья, иди.

— Я боюсь, — сказала третья голова. — Я самая младшая. Несовершеннолетняя. Меня нельзя допрашивать. И вообще я нервная, у меня от переживаний тик делается.

И голова два раза подмигнула.

— Иди-иди, — подтолкнула её вторая. — Там с тебя семь шкур спустят, узнаешь, как мне есть не давать. И поделом.

— Прощай, дорогая, — шмыгнула носом первая голова и утёрла глаза. — Мы все тебя любили…

— Я боюсь!! — заорала третья голова, но вторая изловчилась и боднула её так, что та с писком влетела в открытое окно.

— Это не я! — заверещала она. — Это всё происки завистников! Это первая! Или вторая! Или вместе! Но не я!

— Что не вы? — удивился Лёшка.

— Не я. Я — не я. То есть я, конечно, я, но это совершенно не я.

— Разберёмся, — пообещал Лёшка. — Очень ценные показания. Можете идти.

И записал на своей бумажке: «З Г. Очень напуган. Подозрительно».

Третья голова вылезла наружу.

— И совсем не страшно, — удивлённо сказала она. — Обещал разобраться. Поддержал морально. Вы зачем тут наплели, что страшно?

— Мы пошутили, — объяснили первая и вторая. Третья обиделась, и Змей Горыныч пошёл домой лечиться. Причём первая и вторая головы хихикали, а третья изо всех сил делала вид, что она не имеет никакого отношения к этим двум нахалкам.