Улицы вокруг Валесского театра обладали особым талантом восхищать не только тех, кто впервые приезжал в наш город и никак мог налюбоваться богатствами его центрального района, но даже и самых старинных его обитателей, которые, казалось бы, давно должны были устать от бесконечного созерцания роскошной архитектуры и спокойно сновать между величественными зданиями по своим повседневным делам. И всё же здесь было совершенно обычным явлением просто идти по тротуару и вдруг наткнуться на спину застывшего на месте незнакомца, с искренним восторгом взиравшего в какую-то неопределённую точку, которая почему-то заставила его забыть обо всём на свете и безраздельно любоваться своей неожиданной красотой, к неудовольствию всех ближайших прохожих.
Даже я не могла не отметить, что здесь и в самом деле было красиво: замысловатые узоры и эмблемы на фасадах местных особняков будто бы отражали немыслимое количество денег в кошельках своих хозяев, стеклянные витрины магазинов призывно сверкали драгоценными украшениями и манили роскошными тканями, а по идеально вымощенным дорогам постоянно сновали туда-сюда богатые экипажи, которые при желании можно было легко обчистить… Словом, для меня здесь тоже время от времени находилась та самая неопределённая прекрасная точка, которая всецело завладевала моим вниманием и заставляла забыть о деле.
Особенно привлекательность Валесса чувствовалась именно сейчас, когда город оделся к фестивалю и стал выглядеть ещё торжественней обычного: над моей головой болтались гирлянды, сотканные будто бы из мириадов маленьких солнц, между фонарными столбами растянулись яркие, разноцветные флажки, а забывавших обо всём прохожих стало будто бы в несколько раз больше, так что я не смогла удержаться от искушения и всё-таки стянула плохо лежавший кошелёк из сумки одной восторженной дамочки, пускай даже он мне был совершенно не нужен.
Впрочем, чем дальше мы отходили от театра, тем стремительнее угасало окружавшее нас с демоном освещение. Дома становились ниже, украшения на них – проще, а дороги – хуже. Да и стражников, к слову сказать, вокруг становилось всё меньше и меньше.
Мне всегда казалось довольно забавным, что в этом городе два совершенно противоположных по духу района не просто граничили между собой – они постепенно перетекали из одного в другой и будто бы становились продолжениями самих себя, метр за метром проникая на территорию своего соседа и тихо сражаясь за право считаться истинным центром Валесса. В народе их даже называли Брюхом и Подбрюшьем – первое было жирным, внушительным и богатым, а второе – будто бы незаметным и неважным, однако если бы человек его лишился, то вряд ли смог бы долго без него просуществовать. К тому же если бы у Брюха вдруг приключилась неприятность, из-за которой оно бы похудело и заметно истощилось, Подбрюшье всё равно должно было остаться в большей степени нетронутым просто потому, что давно уже привыкло терпеть удары в любых потасовках.
Это вечное противостояние было олицетворением истинного Валесса. Мой город, как и его правитель, в первую очередь ценил в своих обитателях только настоящую силу. А уж откуда конкретно ты её получал, от золота, богов или стали, в конечном счёте не имело никакого значения.
Тем не менее даже на это обычно тёмное место фестиваль начала лета оказал своё неотвратимое живительное влияние. Например, в отличие от обычных дней, здесь горели почти все фонари, некоторые дома были украшены всё теми же флажками и гирляндами, а на улицах даже не воняло. Ну, разве что совсем чуть-чуть.
Судя по звукам музыки и залихватских песен, которые разлетались почти по всему Подбрюшью, веселее всего сейчас было на рыночной площади, откуда на время фестиваля должны были убрать все привычные ларьки, а огромное освободившееся пространство заполонить всякими палатками с развлечениями, сценами для уличных артистов и музыкантов, площадками для танцев, а ещё огромными прилавками со свежей выпечкой и много-много чем другим, отчего у меня в животе пронзительно заурчало от голода. Я с неудовольствием подавила это неприятное чувство, понимая, что прежде всего мне нужно было разобраться с делами, а уж потом найти себе что-нибудь пожевать, и повернула в сторону от ведущей к рынку дороги, уже скоро останавливаясь у непримечательной на первый взгляд таверны под названием “Кружка с усами”. В отличие от соседних, это заведение даже в пору фестиваля оставалось верным своему неповторимому грубоватому стилю, свидетельствуя о собственной незаброшенности только тусклым светом в почти непрозрачных окнах и лужей свежей рвоты у порога. В остальном же здание выглядело так, как будто перенесло одновременно пожар, наводнение и нашествие бешеных крыс-клептоманов, которые, помимо всего прочего, утащили ещё и вывеску.
Впрочем, те, кому полагалось знать о существовании этого места, прекрасно были осведомлены о нём и так.