Кошка, которая умела плакать. Книга 1

– Не спрошу. Уже не спрошу. После той катастрофы я очень много думал об этом, рылся в священных библиотеках. И пришёл к выводу, что никто никогда и не запрещал уходить из Руала. Такого указа не было! Если бы среди рабов родился второй я, никто бы его не держал – пожалуйста, иди! Кор и царица Алара с удовольствием избавились бы и от меня самого, если бы не мать. В конце-концов, это разумно – ты избавляешься от всех недовольных и при этом сохраняешь образ гуманного правителя. Никаких казней. Ничего. Идите, ребята! Половину съедят, а тем, кто выживет, никогда уже не придет в голову вернуться обратно, и мутить воду они будут где-нибудь в другом месте, но не в Руале!

– Вот-вот. Но есть и более надёжная гарантия, Анар. Аласаис никогда бы не допустила, чтобы кто-то, кто ценит свободу так же, как ты, родился здесь рабом. Для таких случаев у нас есть наэй Смерти – Веиндор Милосердный. По просьбе Аласаис, он вкладывает в детей рабов только те души, которые по природе своей… рабские. Да, меня тоже передёргивает от мысли, что такие души есть, но они – есть! Ты и сам только что говорил об этом.

Руал – мечта для таких, как они. Они упиваются простотой, стабильностью, размеренностью своей жизни. Тем, что всё в их судьбе предрешено мудрыми котами, которые всегда расскажут, что правильно, а что нет, и нет нужды самим разбираться в хитросплетениях жизни. Тем, что их сегодня – такое же, как вчера, а вчера – калька с того же дня прошлого года. У них есть уверенность в завтрашнем дне, достаток и спокойствие. А если прибавить к этому безопасность и красоту вашего города, чистые озера, в которых не переводится рыба, поля, приносящие не один урожай в год, то получится просто сказка! Да! Ведь, кажется, ваши маги лечат рабов, и для них построены отдельные храмы, в которых служат настоящие алайские жрецы? – добавила она, вспомнив благостные рассказы Када. – Выкинуть этих прирождённых рабов в вольную жизнь – всё равно что вышвырнуть на улицу изнеженную, привыкшую к ласке, к спокойной, здоровой, сытой жизни домашнюю зверюшку. Ты же сам видел – предоставленные самим себе, они часто оказываются на дне жизни, воруют, торгуют собой, попрошайничают и обычно заканчивают жизнь в какой-нибудь выгребной яме, – в голосе Аниаллу не было ни капли презрения, только глубокая, искренняя жалость. – Они просто не приспособлены для того, чтобы самостоятельно принимать решения, проявлять волю, сопротивляться трудностям и соблазнам, словом – отвечать за собственную жизнь. Они – как маленькие дети, которые никогда не вырастут, как ни пытайся их развивать.

– Но, может быть, мы просто ещё не нашли способ? – всё же спросил Анар.

– Боюсь, что нет. Нет, Анар, они такие, какие есть, – убеждённо сказала Аниаллу. – И мы должны уважать их природу, какой бы противоестественной она нам ни казалась. Я говорю тебе это как кошка, ненавидящая рабство как явление, которая каждый год перечисляет кучу денег «Разорванному ошейнику» – организации, которая борется с ним и помогает его жертвам стать на ноги.

– Может быть, там смогли бы помочь и… моим жертвам?

– В чём-то – да. Никто из твоих вольноотпущенников не умер бы от болезни, не был бы убит или ограблен. С ними много работали бы, пытаясь помочь адаптироваться к новым реалиям, но… но мало в чём преуспели бы. Изменить природу души невозможно. В лучшем случае им помогли бы найти работу – сродни той, которую они делали в Руале, с максимально подробной должностной инструкцией. Они стали бы слугами – в домах или при храмах, помощниками лекарей, ремесленников или фермеров и так далее. Но я не уверена, что такая жизнь пришлась бы им по сердцу. Опять же, никто, увы, не смог бы опекать их вечно. И тогда…

– Но почему?! – взорвался Анар.

– Такова их природа! При-ро-да, понимаешь? Здесь нет никакого умысла, ничьей злой воли. Это результат такой же случайности, как и то, что ты свободолюбив до умопомрачения. Так случилось, что у них напрочь отсутствует внутренний стержень. Выработать собственный взгляд хоть на что-то – для них непомерное бремя.

– Пустые изнутри… – пробормотал Анар.

Алу кивнула.

– А ведь именно тогда, когда мы заглядываем внутрь себя и говорим: «об этом я думаю то-то и то-то», «к этому я отношусь вот так-то», а затем поступаем в соответствии с этими убеждениями, отстаиваем их, подкрепляя слово делом, – именно тогда мы обретаем свой дух. Мы словно ткём для своей души эдакое магическое одеяние, которое защищает её от жизненных потрясений, помогает нам делать избранное дело и, со временем, наделяет нас рядом особых способностей – вроде моего дара видеть Пути существ или твоего – летать без магии. Конечно, первые нити в эту ткань вплетают наши родители и боги, однако дальнейшее – в наших руках. Но это мы. С прирождёнными рабами всё иначе. Их души настолько… никакие, что эти бедняги не могут сами сформировать свою духовную оболочку. Им попросту не на что опереться внутри себя. А обнажённая душа – уязвима и почти слепа.

– Но они всё же могут перенять чужие взгляды, верно? Как мой Кад? И тогда их души… успокаиваются?