Кошка, которая умела плакать. Книга 1

Раб не нашёл, что возразить. Он поднял лицо к Аниаллу, ища поддержки.

– Спасибо, конечно, но я, увы, не большая мастерица плести иллюзии, – сказала та. – И с Амиалис я не в тех отношениях, чтобы ей захотелось приставить ко мне кого-нибудь, кроме парочки наёмных убийц.

– Так теперь ты – тал сианай? – насмешливо спросил Анар. – Ты же не думаешь, что я поверю в это? Даже если мой раб и проглотил эту сказочку не подавившись!

– Я не теперь, я просто тал сианай. Извини, если своим неказистым видом я поколебала твою веру во всемогущую и грозную Аласаис, – хмыкнула Аниаллу; она помолчала, словно на что-то решаясь. – Думаю… думаю, у нас есть только один надёжный способ установить истину. Дай мне руку.

Анар понимал, что сейчас он совершит, может быть, одно из наиболее самоубийственных безрассудств в своей жизни, но ему вдруг стало нестерпимо любопытно, как этот «Коготь Карающий» собирается выкручиваться. Он шагнул к Аниаллу и протянул ей руку. Осторожно взяв его за запястье, алайка помедлила пару секунд, а затем резко выдохнула и от души пропахала когтями всё его предплечье – от локтя до тыльной стороны ладони.

– Это ведь точно не иллюзия, верно? – тихо спросила она. Анар, стиснув зубы, кивнул.

Они застыли друг против друга. У их ног, не решившись подняться с пола, Кад ёрзал и вытягивал шею, пытаясь не упустить ни одной детали этой странной сцены. Как и его господин, тал сианай напряжённо вглядывалась в длинные раны, словно сама не была уверена в том, что именно сейчас произойдёт.

А произошло то, чего Анар никак не ожидал.

Царапины перестали кровоточить почти мгновенно. Боль истаяла в волнах сладкой истомы, разлившейся по руке тёплым, целебным бальзамом. Анару нестерпимо захотелось найти какой-нибудь кусок меха и, как котёнок, урча перебирать, перебирать и перебирать его пальцами. Спальный мешок Аниаллу идеально подошёл бы для этой цели… как, впрочем, и её собственный бок, если бы она приняла свою кошачью форму. Надо только перевязать чем-нибудь руку… Окончательно забыв об опасности, Анар прикрыл глаза, смакуя это видение, а когда нехотя открыл их, увидел, что раны его стали затягиваться. На этот раз синего сияния не было – они просто закрывались, словно какие-то чудовищные цветы на ночь.

Анар в растерянности посмотрел на Аниаллу. Она выглядела до смешного смущённой, словно смогла проникнуть в его планы насчёт собственного тёплого бока. Бросив на него быстрый, какой-то вороватый взгляд, она поджала губы и вдруг резко рассекла ладонью воздух над его рукой.

Из ран хлынул синий свет… и тут Анар со всей оглушительной отчётливостью понял, что перед ним не безрассудная авантюристка, не шпионка его матери, с перепугу прикинувшаяся тал сианай, а подлинная Тень Аласаис. Ему не раз доводилось слышать от жрецов, какое небывалое чувство охватывало их во время таинств, если Аласаис бывало угодно обратить к ним свой взор, коснуться их трепещущих душ своей божественной силой. Никто не мог описать его сколько-нибудь внятно, рассказчики порой противоречили друг другу, но все сходились на том, что спутать это божественное дуновение ни с чем не возможно.

И это действительно было так. Однако Анар отнюдь не «преисполнился праведной гордости за свою принадлежность к детям Её, благословенному роду кошачьему», не «растворился в Её сияющей мощи», не «ощутил силы повергать врагов Её в пыль». Анара охватило глубокое, щемящее чувство радости, словно он вновь обрёл старого друга или… возлюбленную, по которой тосковал уже целую вечность. Ту, что смотрела бы на мир теми же глазами. Она могла бы вместе с ним до упаду хохотать над очередными лизоблюдскими выдумками бритоухих жрецов и печалиться о том, что одарённая руалская молодёжь тратит свою жизнь на зазубривание молитв и подсиживание сверстников. Аласаис не снизошла к нему с небес, она вдруг проснулась, нашлась в его собственной душе, она была частью его самого и в то же время – чем-то бесконечно б о льшим, важным, ценным, без чего жизнь теряет всякий вкус.

А ведь ещё сегодня утром, уходя из дому, он, со словами «Пока, старушка!», фамильярно щёлкнул по носу её статую – тёмно-коричневую, хищно скрюченную, с лицом, застывшим в гримасе настолько жгучей злобы, что оно казалось сморщенным, как у древней карги. Анар не испытывал к богине ни капли почтения. Да что там говорить – он и вовсе сомневался в реальности её существования. Ещё сегодня утром… А сейчас? Как он мог почувствовать родство с этим одержимым подозрительностью, ревнивым чудовищем? Почему оно вдруг показалось ему столь прекрасным? А Аниаллу? Как у грозной Аласаис может быть такая Тень – Коготь Карающий с глазами искреннего, мудрого ребёнка? Цельный образ богини дал трещину, перед Анаром вдруг предстали две Аласаис. О реальности первой кричал каждый камень в Руале, о второй – его собственный дух Кошки. Уж не повредился ли он умом?

Пауза затянулась. Сианай, заметив, что всё ещё держит его руку, разжала пальцы и, словно пряча смущение, пустилась в совершенно излишние уже объяснения: