Кошки ходят поперек

Хотя на большой перемене, в буфете, все почти уже получилось.

Народу в буфете было обычно немного. Некоторых лицеистов забирали обедать родители, другие бегали в соседнее кафе «Интермедия», там подавали картофельную запеканку, свежую пиццу, лазанью и какую-то еще мексиканскую дрянь.

А некоторые, например, Мамайкина и Лазерова, и вовсе приносили обед из дома в специальных японских коробках. В «Интермедии», по их мнению, был сплошной холестерол, а в лицейском буфете сплошной сальмонеллез.

Сам я, кстати, тоже обычно обедал в «Интермедии». Брал пиццу и сок. В буфет же заходил редко, когда на улице был дождь и тащиться в кафе было вломовато. Буфетская кухня не отличалась изысканностью. Меню было довольно однообразным. Котлеты, печенка или минтай, на гарнир макароны или рис. Компот из сухофруктов с тараканами изюма.

Запеканка. Коржик «Школьный».

Коржик «Школьный» я всегда и брал. Стоил он совсем ничего, но после коржика не хотелось есть почти до вечера. Гениальное изобретение.

В тот день тоже был дождь, Шнобель побежал с зонтиком в кафе, я спустился в буфет. В очереди стояли человек пять, она была крайней, проблемы сальмонеллеза и холестерола ее не очень волновали. Я собрался с духом и не оробел. Спросил:

– Коржики есть, не знаешь?

Она пожала плечами.

– Я люблю «Школьный». – Я продолжал дранг нах остен [7] . – В «Интермедии» итальянский кекс пекут, а мне кажется, «Школьный» лучше. Кекс – это фигня...

– Да, – сказала Лара, – а я думала, ты яйца любишь...

Я тупо покраснел, но нашел в себе силы весело хихикнуть. Она взяла похожего на мумию минтая, рожки, компот – комплексный, короче, обед, после чего уселась у окна и принялась обедать и в окно поглядывать.

Я получил коржик и стакан компота. Все-таки хотел подсесть, но потом решил, что так откровенно навязываться, наверное, на самом деле не стоит. Можно отпугнуть. Выпил компот, сгрыз коржик, коржик сполз в желудок и притаился в ожидании свершений.

Последней парой была мировая художественная культура. Культура не очень занимала меня, но я исправно выслушал лекцию про особенности средневековой церковной архитектуры и про то, что церковь и цирк – слова однокоренные.

На МХК можно было сидеть вольно, как хошь, и ко мне подсела Мамайкина, она слушала внимательно и старательно конспектировала в тетрадь. И даже зарисовывала что-то, при этом нагло наступала мне на ногу, просто трамбовала мою ногу с каким-то недостойным вице-чемпионки по красоте остервенением.

Лара тоже что-то зарисовывала, но что именно, мне видно не было. Косичка от усердия подрагивала.

Так прошел учебный день. Безрезультатно. Разве что я пальцев ног чуть не лишился, ну, а потом мы еще с Мамаихой немножко пообжимались возле котельной. Как собаки. Потом я вернулся домой, залег в трубу и стал немного думать. Лежал в трубе и искал причину. Вернее, повод. Для нормального знакомства.

Можно взять и банально пригласить в кино. Но она сразу поймет, что я подбиваю клинья, в кино просто так не приглашают. Хотя с другой стороны, после случая с яйцом это было вполне нормально – чел из чувства благодарности пригласил подружку на вечерний сеанс, спасибо хочет сказать за вовремя спасенную жизнь...

Но это будет выглядеть тупо.

И вообще все тупо. После дурацкого яичного приключения я чувствовал себя редким дубом.

Можно, конечно, позвонить, попросить помочь сделать уроки... Попсовато как-то. Да и с уроками у меня все в порядке.

Можно подговорить хулиганов, типа они нападут, а тут я выскочу весь в квантовой броне...

Старо. И Лара может просечь. Может, взять, плюнуть и просто сказать «давай дружить»?

Я перекатился на бок и приложился лбом к трубе. Труба не вибрировала, в трамвайном депо снова кончился ток, трамваи стояли покинутыми на своих линиях и мокли под дождем, весь день шел весенний дождь, я уже говорил. Может, это из-за дождя и распространявшегося в природе весеннего авитаминоза подойти толком к Ларе мне так и не удалось? Хотя я и старался. Потуживался. Но не получалось. Мешало все что-то.

Но, в общем-то, идея с хулиганами может и прокатить...

А может, сделать...

Я свалился с лежанки. Лара живет у Панченко, так, кажется, Шнобель говорил. Наталья Константиновна Панченко не только журналистский кружок ведет, она не только старая туристка, она еще и секретарь в родительском комитете. Пленку с покаянием надо сдать как раз в этот самый комитет. Но пленки-то нет, свои извинения я как раз и не снял.

Надо ехать к Гобзикову. Чем скорее, тем быстрее.

Я выдал торжествующий вопль и постучался лбом о трубу.

Вот оно.

Достал телефон, набрал номер.

– Егор? Привет. Это я, Кокосов в смысле. Ну да. Слушай, я пленку твою на диск вчера перегнал, ну, с пожаром где, приезжай ко мне, посмотрим. Когда будешь? Ну, давай.

Гобзиков сказал, что будет через час.

Я устроился в кресле пилота.

До прихода Гобзикова было еще достаточно долго, надо было гробануть время. Я гробанул его на алгебру. Решал скучные уравнения, переписывал их в тетрадь вальяжным почерком.

Без пятнадцати три явился Гобзиков.

Я про себя улыбнулся. Стиль одежды Гобзикова можно было обозначить примерно так: