Кошки ходят поперек

– Не ошибаетесь, Ирина Николаевна, – сказала Панченко. – Лежит в мебели.

Говорят, Наполеон тоже знал в лицо всех своих солдат. И поэтому они за него шли и в огонь и в воду. Мне понравилось, что директор меня знает. Некоторые учеников в своем классе не знают, а тут...

– Здравствуйте, Ирина Николаевна, – сказал я. – Здравствуйте, Наталья Константиновна...

– Неправильно здороваешься, – поправила меня Ирина Николаевна. – Сначала здороваются с хозяйкой, а потом уж с гостями. А ты какую-то субординацию соблюдаешь. Лежа при том в диване.

Я поздоровался наоборот. Они стояли вокруг дивана – Панченко справа, Лара слева. А Ирина Николаевна вообще в ногах. У Панченко в руках был огнетушитель.

– Зачем огнетушитель? – тихо сказал я. – Никакого пожара тут нет...

– А ты интересный, – сказала Лара.

– Кокосов, – прищелкнула языком Панченко, – полежи немного еще, а?

– Извольте, – кивнул я с небольшой амплитудой.

Панченко удалилась. Ирина Николаевна устроилась в непроломленной части дивана и принялась читать рассказ.

– Чего ты тут делаешь? – спросила меня Лара.

Я вздохнул и стал излагать легенду про газ. Лара слушала с интересом. Потом сказала:

– Мне кажется, что мы с тобой часто встречаемся. Это или судьба, или одно из двух. Не прояснишь?

– Это судьба, – сказал я. – Все, что в этом мире, – все судьба. Я на нее регулярно натыкаюсь, на эту самую судьбу.

Ирина Николаевна поглядела на Лару.

– Ну да, – сказала Лара. – Если все судьба, то беспокоиться, конечно, не стоит.

– А к нам балет приезжает, – зачем-то брякнул я. – Очень известный...

– Ты что, любишь балет? – хмыкнула Лара.

– Нет. Но просто... Девчонки вообще любят балет...

– Кто тебе сказал?

– Ну, как... – Я пожал плечами, пружины скрипнули. – Девчонки любят театр, балет, фехтование...

– Фехтование? – засмеялась Лара.

– А что? Ты что, не любишь фехтование?

– Я не люблю балет, хотя там ногами здорово машут. Ты тут, кстати, долго собираешься лежать?

– Нет. Но сам я не выберусь.

– Лежи, сейчас вернусь.

Лара ушла, появилась Панченко с фотокамерой и мощной вспышкой. Панченко взошла по лесенке, навела объектив на меня.

– Редкий кадр – нельзя упустить, – сообщила Наталья Константиновна.

– Меня не снимайте, – попросила Ирина Николаевна.

– Угу, – сказала Панченко и сфотографировала меня пять раз.

– Там еще рога на стене висят, – сказала появившаяся с монтировкой Лара. – Может, в диван еще рога бросить? Для... колорита?

– Нет, – покачала головой Панченко. – Рога – это уже эксцентрика, а в искусстве важен реализм. А тут такая удача! Диван, конечно, жалко, но с другой стороны, такой кадр! Кокосов, а ты знаешь, что на этом диване сидел сам Котовский?

Кто такой Котовский, я не знал, но, видимо, это был человек серьезный.

– Какой, однако, вандализм, – горестно сказала Лара. – Исторический диван, сам Котовский сидел, а ты его разрушил!

– Я все починю, – заверил я. – У меня золотые руки!

– У него по технологии стабильное «отлично» было, – сообщила Ирина Николаевна.

Она и оценки все знает, подумал я. А вообще лучше бы мне еще и сквозь пол провалиться было.

– Кокосов-Кокосов, – покачала головой Панченко, – этот диван сделал Его Императорского Величества личный дворцовый столяр. А ты говоришь «починю». Этот диван моему дедушке еще принадлежал. Лариса, доставай его из дивана, и идем пить чай.

Монтировкой Лара хорошо действовала, я был отжат из диванных пружин в три минуты, восстал и с позором отправился на чайную церемонию.

Чай несколько вознаградил мои муки. Сам чай был с мятой, что само по себе было уже мило. Однако кроме мяты к чаю полагались еще заварные пирожные «Шу», которые испекла сама Лара. Что добавило ей изрядности в моих глазах, я съел четыре «Шу» и выпил две большие чашки чаю без молока и одну маленькую с молоком. После чего вспомнил о диске и передал его Панченко.

Ирина Николаевна спросила, что это за диск, Панченко рассказала. Ирина Николаевна едва не подавилась, закашлялась, несчастная, даже в ванную убежала.

А вернувшись, спросила, кто же это придумал.

Я пожал плечами, Ирина Николаевна покачала головой.

Наталья Константиновна долго вздыхала и выражалась насчет того, что некоторых людей надо лет с двадцати отправлять в сельскую местность на самые грубые и примитивные работы и никогда оттуда больше не выпускать.

Я согласился, сказал, что к трепетным детским душам нельзя относиться спустя рукава. Вот, например, в соседней области две сестры очень любили тупую группу «Анаболик Бомберс». А мама им не давала «Анаболиков» слушать, у нее была хроническая мигрень. Тогда, предварительно прослушав семнадцать раз песню «Диоген Собака Злая», сестры бросились с балкона пятого этажа, ну, типа японское двойное самоубийство. А внизу как раз проходил один пенсионер, заслуженный артист Бурятии, прогуливал желтую таксу. Так эти дурацкие сестры упали на него и зашибли, между прочим, насмерть. А сами даже не поцарапались, дуры. Если бы мать позволяла им слушать любимую музыку, пенсионер был бы жив. Такие вот дела.