Кошки ходят поперек

Работал усердно, с отдачей души. И к вечеру, порезавшись и сбив кожу почти со всех пальцев, сострогал всю верхнюю часть, разделал ее на щепки, в мелкую труху, сжег в печке.

Это меня как-то успокоило, среда закончилась, я уснул и спал до утра.

В четверг она позвонила. Могла бы уж и не звонить, зачем звонить, у меня еще нижняя часть койки была припасена, работы много. Сказала, что секретарь Лицея тоже оказалась бациллоносительницей и ее теперь подменяет Зайончковская, а с Зайончковской она договорилась.

Так что завтра с утра можем выезжать.

– А карта? – спросил я. – Ты же сожгла карты, Гобзиков не поверит...

– Я запомнила место. К тому же... К тому же разберемся. Он не передумал там?

– Нет.

– А ты?

– Я не передумал.

– Тогда через два часа на вокзале.

Некоторое время в трубке была тишина, затем Лара спросила:

– Никаких ведь проблем?

– Абсолютно.

Я отключился и побежал собирать вещи.

Я не волновался. Вернее, волновался. Думал, что, если я не вернусь к вечеру воскресенья, старый устроит грандиозный скандал, явит мне чудеса выкидывания в окно, ну, или еще что-то с угрозами для жизни продемонстрирует.

Чтобы хоть как-то облегчить свое будущее, я оставил записку. Сообщал, что отправляюсь в поход. На три дня. Пятница, суббота, воскресенье. Буду тешить манию Гобзикова, буду знакомиться с Ларой. Может, в крайнем форс-мажоре, задержусь на четвертый день. Я раньше никогда никуда не уходил надолго, но я ведь был уже большим мальчиком, я мог позволить себе некоторые вольности. К тому же я пообещал, что обязательно вернусь к понедельнику, и просил не беспокоиться попусту и уж тем более меня не искать.

С Ларой и Гобзиковым мы встретились на вокзале, купили билеты на электричку, купили у вокзальной бабушки пирожков с картошкой, сока и несколько бутылок воды. Устроились в вагоне. Меньше часа на электричке, маленькая станция, деревянный вокзал. Название отсутствует – лишь невыгоревший прямоугольник на коричневой краске. Станция Нигде.

И даже не станция – поселения вокруг вокзала не было, ржавая водокачка и еще речка, она блестела невдалеке. Мы сразу пошагали в ее сторону.

Пообедали на берегу. Я дома захватил копченую колбасу, консервы из кролика, кучу шоколадок, Лара взяла концентраты супов, хорошую тушенку, сухари, чай, три алюминиевых кружки, чайник, два килограмма крупы. Гобзиков взял лук, картошку, хлеб и банку дорогого кофе. Мы перекусили колбасой, выпили кофе, затем отправились в путь. Шагали через лес, вдоль берега, снова через лес, я в конце концов запутался окончательно и уже не следил за дорогой. Лара следила, она шла, сверяясь с собственноручно нарисованной картой, даже скорее с планом, иногда с компасом, а иногда с солнцем. Гобзиков плелся позади. Вообще он должен был испытывать небывалый душевный подъем, но как-то этого по нему не было видно. Мне тоже говорить как-то не хотелось, почти весь день мы молчали. Нет, мы, конечно, разговаривали, но все о разной ерунде.

Часам к восьми мы (во всяком случае, я и Гобзиков) здорово устали и остановились на берегу. Лара сварила суп, мы ели его из кружек со сладкими сухарями, и это было очень вкусно. Потом мы натаскали дров и устроились в спальниках, которые Лара позаимствовала у Панченко. Я с Гобзиковым на толстых пенопластовых ковриках, по-простому, как собаки, а Лара благородно – достала старый надувной матрас, видимо, тоже из запасов бывалой экстремалки Панченко, и принялась его надувать. Надувала долго и муторно, так что даже очки чуть не соскочили от напряжения. Я предложил было свою помощь, но Лара сказала, что матрас каждый надувает себе сам, это слишком интимный процесс.

Вообще-то я думал, что мы померзнем – все-таки апрель, земля еще вообще не прогрелась, но холодно не было – спальники Натальи Константиновны Панченко были рассчитаны чуть ли не на полярные экспедиции, да и пенопластовые коврики тоже в кирпич толщиной. Так что комфорт наличествовал. И я планировал о чем-нибудь перед сном поболтать, но не получилось, почти сразу мы уснули.

Утром было все как обычно, я обнаружил только, что не захватил зубную пасту и щетку. Это меня несколько смутило, однако Лара выручила – сказала, что можно чистить зубы молодыми побегами елки – и чистка, и от цинги здорово помогает.

Я попробовал, и цинга сразу же отступила. Завтракать мы не стали, чтобы время не терять, отправились на поиски. И к обеду этот гадлоид Гобзиков умудрился натереть ногу. Я думал, что на этом наш великий поход закончится, но Лара сказала, что эта потертость – сплошная ерунда. Она отыскала и выдрала из земли корень прошлогоднего лопуха, помыла, растерла в кашу и приложила к мозолям Гобзикова. Мозоли Гобзикова возликовали, короче, передвигаться Гобзиков смог.

Мы бродили по голым полям и разным там весенним перелескам, и этому не видно было конца. Лара сверялась с картой, но мне постепенно начинало казаться, что это она просто так сверяется, для виду. Я был уверен, что мы заблудились, и меня это как-то радовало. А Гобзикова не радовало, он как-то психушничал, может, это из-за ноги. Он психовал и психовал, так что я даже не утерпел.