Кошки ходят поперек

Там было очень много статуй святых, и вдруг в одну ночь у всех этих статуй покраснели кисти рук, и считалось, что это к большой войне. И грибов, кстати, в тот год было очень много, росли как взбесившиеся, даже возле домов. Но войны тогда не случилось, а красные руки меня здорово напугали. Я после этого еще долго просыпался и включал ночник. Мне казалось, что со всех сторон меня окружают статуи со светящимися в темноте красными пальцами.

К ночи всегда в голову разное такое лезет, сумерки на человека странно воздействуют, общая дремучесть повышается. Я думал про красные руки, и эти красные руки меня начинали уже задалбывать. Мне начал представляться почему-то Шнобель в черном плаще и красных перчатках до локтя, Шнобель курил длинную трубку и исполнял песни разных народов мира.

От этого навязчивого образа меня избавил Гобзиков. Гобзиков стал приставать к Ларе с просьбами рассказать что-нибудь про эту ихнюю Страну Мечты, Лара долго отнекивалась, но все-таки принялась рассказывать. Я стал слушать.

Лара рассказывала. В духе нашего путешествия рассказывала, сказочные и забавные вещи. Про единорогов, про каких-то летающих моллюсков с крючковатыми лапами, про оборотней, про гномов и эльфов, от каждого по способностям, каждому по морде, короче. Вдвигала мифологию по полной, с талантом, даже я заслушался. Раньше все молчала, а теперь вот прямо Ганс Христиан Андерсен в ней прорезался, вырвался наружу и пошел гасить всех направо и налево своими оловянными солдатиками. Оно и правильно, Гобзикова надо убеждать.

А Гобзиков слушал восторженно, аж уши горели во мраке ночи, пошлю ему на день рождения подтяжки. Постепенно Лара дошла в своих повествованиях до какой-то уж почти полной несусветицы, стала рассказывать про каких-то воинственных девчонок на дрессированных особым образом свиньях...

На дрессированных свиньях я уснул.

Проснулся первым.

Посмотрел направо.

Я проснулся не первым, я проснулся вторым. Спальник Лары лежал аккуратно свернутым, ее самой не было. Вдруг я подумал, что Лара решила утопиться. Не знаю, отчего вдруг я подумал именно так, но подумал, тупые мысли все время в голову приходят, особенно поутру. В детском саду я все время боялся провалиться в унитаз и застрять в нем. Представлял, как провалюсь, причем обязательно во время тихого часа. Сначала посижу немного, потом придется на помощь позвать. Все соберутся, будут ржать и веселиться, а потом воспитательница Екатерина Семеновна вызовет спасателей, и они будут вырезать меня из сортира и тоже смеяться и снимать все на видео. А потом в субботней спасательской передаче покажут сюжет «Мальчик застрял в унитазе», и надо мной будет ржать уже вся страна. Эти ужасные перспективы меня изматывали очень сильно, я даже спать толком не мог.

Потом, после сада, тупые мысли у меня тоже часто случались, и сейчас иногда бывают.

Так вот, мне вдруг подумалось, что Лара пошла топиться. Сначала я попробовал закричать, но почти сразу передумал. Глупо. А вдруг она не топиться пошла? Лучше пойти поискать.

Я выбрался из мешка. Было холодно, от воды поднимался пар, по траве тянулись следы. Роса еще не ушла, и следы были хорошо видны, я прошагал по ним метров, наверное, пятьдесят вдоль берега и только потом заметил, что шлепаю в одних только боксерах. И в майке. Ну, боты еще. И все.

Мне стало немного стыдно, но потом я подумал, что так даже и лучше. В случае опасности удобнее в воду сигать.

Следы шлепали вдоль берега, потом уходили влево, в заросли высохшего прошлогоднего борщевика. Через борщевик было пробираться болезненно, кололся, зараза, а говорят, коров им вроде бы кормят. Врут. Я расцарапал в борщевике коленки, отчасти даже и рожу, потом наткнулся на ручей. Один берег крутой, по другому полоса песка. И тоже следы. По направлению к реке, вниз. Следы были какие-то странные, неровные, будто шагал хромой. А потом ни с того ни с сего вместо следа ботинка с правой ноги отпечаток ступни. А затем снова ботинок. Зачем Лара снимала ботинок? Кто ее знает...

Ручей был мелкий и прозрачный, так всегда получается сразу после разлива. Вода холодная, это было видно даже на глаз. Там, где ручей впадал в реку, течение намыло пляж. Миниатюрный такой, с песком цвета соломы. На границе пляжа и леса я увидел Лару.

Лара была не одна.

Сначала я думал, что мне почудилось, показалось, в общем. Такое иногда бывает. Старое бревно можно принять за человека, разбитое молнией дерево за медведя, копну сена за летающую тарелку. Я думал, что это тоже, ну, из этой же оперы, обман зрения, а нет. Нет.

На границе леса. Старые коричневые листья, сучья и лишайники тоже там были, и все они перемешивались в серый, чуть седоватый мех. Лара кормила его с руки, трепала за шею. Он аккуратно брал губами хлеб с крупной солью и настороженно вертел глазом, держал обстановку. Зубы были здоровенные, желтые, с реки все тянулся туман, солнце еще не разогрелось и справиться с ним не могло...

И нос. Черный, влажный, он чуть подергивался, пропуская через мембраны миллионы молекул при каждом вдохе...