Кошки-мышки

– Вечно ты со своим словоблудием! У тебя всегда есть что сказать, только вот в твоих словах порой нет смысла.

– Детка, этот человек – шотландец, он так же скуп на чувства, как на монеты. Ты когда-нибудь задумывалась о некоей специфической форме романтических чувств, которые направлены на умерших, ушедших навсегда или обреченных? Вспомни все эти слезливые шотландские баллады, где героини либо мертвы, либо больны туберкулезом. Их лейтмотив – смерть. Самое удобное объяснение сдержанности шотландцев по отношению к женщинам из плоти и крови. Будущее Марка разворачивается как на экране. – Уолдо взмахнул пухлой рукой, словно разворачивая это самое будущее. – Так и вижу, как он романтизирует свою умершую любовь, призывая бедных обманутых женщин скорбеть вместе с ним.

– Но он обрадовался, когда увидел меня живой! Он так обрадовался, будто ждал меня! – смело бросила я.

– Ага! Когда увидел тебя живой! – выпалил Уолдо, захлебываясь словами. – Когда Лора стала реальной и досягаемой, тут-то и обнаружилась другая сторона его чувств! Врожденная скупость, желание извлечь выгоду из того факта, что Лора жива.

– Значит, ты считаешь, что его доброта и искренность – всего лишь уловки для того, чтобы добиться от меня признания? Какая глупость! – воскликнула я.

– Если бы он хотел получить только признание, все было бы куда проще. Но обрати внимание на противоречия в сложившейся ситуации. Вознаграждение и признание – вот что ему нужно, Лора. Ты стала реальностью, стала досягаема, – незаурядная женщина, изысканная и утонченная, выше его во всех отношениях. Конечно, ему захотелось обладать тобой. Вернее, овладеть и уничтожить.

Уолдо сел на диван, едва удерживаясь толстым задом на краешке и для равновесия упираясь на мою руку.

– А ты знаешь, как Марк называет женщин? Куколки. Дамочки. – Он выплюнул эти слова, как телеграфный аппарат выплевывает точки и тире. – Какие еще доказательства мужского высокомерия и вульгарности тебе нужны? В квартале Вашингтон-Хайтс живет куколка, которая выклянчила у него шубу из лисы. «Выклянчила», моя дорогая, – его собственное выражение. А еще Макферсон хвастался, что в Лонг-Айленде есть дамочка, которую он бросил после того, как она прождала его несколько лет.

– Я не верю ни одному слову.

– Взять всех твоих ухажеров, дорогая. Давай, вспомни прошлое. Ты всегда так яростно их защищаешь, так мило краснеешь и упрекаешь меня за нетерпимость!

На ковре мелькали какие-то тени. В голове пронеслась череда моих друзей и любовников, чья мужественность заметно поубавилась после того, как Уолдо в критической манере показал мне их слабости. Я вспомнила его по-отечески снисходительный смех, когда он в первый раз повел меня в театр и я восхитилась плохой игрой красивого актера.

– Надеюсь, с моей стороны не слишком бестактно упомянуть имя Шелби Карпентера. Сколько оскорблений я вынес из-за того, что не сумел разглядеть его мужские достоинства, цельность его характера, скрытую силу этого галантного простофили! Я потакал тебе, позволял наслаждаться самообманом только потому, что знал: ты сама в конце концов все поймешь. И посмотри, что мы имеем сегодня! – Он развел руками, показывая, в каком горестном положении мы оказались.

– Марк – настоящий мужчина, – не уступала я.

Бесцветные глаза Уолдо потемнели, на лбу выступили толстые синие вены, восково-бледное лицо побагровело. Он делано рассмеялся, потом заговорил полным боли голосом, выделяя каждый звук:

– Всегда одно и то же, верно? Стройное гибкое тело – вот мерило мужественности. Точеный профиль свидетельствует об утонченной натуре. Если мужчина подтянутый и мускулистый, ты сразу же воображаешь его Ромео, Суперменом или Юпитером, принявшим облик быка. Да, еще маркизом де Садом, – добавил он после неприятной минутной паузы. – Есть в тебе такая потребность.

– Ты зря стараешься. Больше ни один мужчина не сможет причинить мне боль.

– Я говорю не о себе, – с упреком произнес Уолдо. – Мы обсуждаем твоего друга-неудачника.

– Ты сошел с ума. Он не неудачник. Он сильный и ничего не боится.

Уолдо улыбнулся, как будто хотел удостоить меня сугубо конфиденциальным признанием.

– Твой неисправимый женский оптимизм, смею заметить, настолько ослепил тебя, что ты не видишь главного недостатка этого типа. Он его тщательно скрывает, моя дорогая, однако в следующий раз понаблюдай за ним. Обрати внимание, как осторожно он движется, прихрамывая на одну ногу, и вспомни предостережения Уолдо.

– Я тебя не понимаю. Ты все выдумываешь.

Я словно со стороны услышала свой голос, резкий и некрасивый. Голос капризной школьницы. Красные розы тети Сью отбрасывали пурпурную тень на зеленую стену. Ситцевые шторы украшал узор из калл и водяных лилий. Я думала о красках и тканях, вспоминала названия, пытаясь отвлечься от Уолдо и его предостережений.

– Любовь моя, человек, который не доверяет собственному телу, ищет слабость и немощь в других живых существах. Будь осторожна, дорогая. Он отыщет твое слабое место и посеет семена разрушения.