Белые офицеры относились к чёрным солдатам как к притворщикам, считали, что те специально отказываются выполнять приказы, чтобы заграбастать себе блатные места в тылу, освободившиеся для белых. Это только усиливало расовые проблемы – неравенство среди рядового состава, но вместо решения проблем колесо совершало оборот – и всё повторялось. К счастью, расовые проблемы рассеивались в бою. Там это был просто вопрос жизни и смерти, там белые и чёрные зависели друг от друга и должны были доверять друг другу.
Никогда не видел, чтобы во вьетнамских окопах встречались надписи "Для цветных" или "Только для белых". Зато таких знаков сегрегации было полно в пивнушках Луизианы.
Но и в тылу, и на передовой, как только наступало затишье, "братья" сходились, и все расовые проблемы Америки Прекрасной возвращались назад, как фальшивая монета.
Во Вьетнаме, вдали от родных, все страдали от одиночества. Продажные девки могли на время ослабить боль в паху, но не боль в сердце.
В тылу солдаты иногда ругали звуки ночи : рёв миномётных и артиллерийских снарядов, выпущенных для поддержки полевых операций, мешал им спать.
Находясь в безопасности, они забывали или, скорее, не знали, чтo эти звуки значили для бедных ребят, затаившихся в засаде на рисовом поле по пояс в воде.
***
Дорогие мама и папа…
Противник здесь активизировал свои действия…
Мой отпуск в Бангкок удался на славу!
Я почти забыл ваши лица, но скоро вернусь домой…
С любовью,
Брэд
*****
Через два дня в нашем передовом районе устроили вечеринку с пивом. Пригласили всех. Закупили пиво по 15 центов за бутылку, из Сайгона привезли девчонок развлекать парней с полного одобрения штаба бригады.
Ярко украсили пустое здание, оставшееся после французов. Сколотили танцевальную площадку и бар. Наняли филиппинский оркестрик исполнять музыку – от рок-баллад до попурри из старых добрых шлягеров, таких как "Я хочу домой, о, как же я хочу домой".
Казалось, получился прекрасный вечер отдыха. Все пили и веселились. Танцевали с девчонками, и девчонкам тоже это, похоже, нравилось…
Так, по крайней мере, вечер начинался.
Всё было так же, как в клубе ЮСАРВ, но за одним очень важным исключением. В ЮСАРВ почти все были белыми, состоящими на тыловых должностях : кто на почте, кто на учёте потерь, кто при финансовой службе, на кадровом учёте и так далее.
В Кат Лай же на вечеринку пришли настоящие бойцы, и подавляющее большинство среди них составляли чёрные.
По ходу вечеринки белые кучковались с белыми, чёрные – с чёрными. Пиво текло рекой, и к 22-ум часам, через два часа после начала, все были уже в изрядном подпитии, и пар засвистел из всех щелей. Плюс между белыми и черными росло соперничество из-за девок.
В воздухе разлилось электричество. Его можно было почувствовать. Напряжённость между белыми и чёрными становилась всё очевидней. Слишком громко ругались из-за давалок. Слишком часто острили. Много и нервно смеялись. Обстановка могла взорваться от одной искры.
И такая искра проскочила. Вспыхнула возня из-за девчонки. Белый попытался оттеснить чёрного, чёрный упёрся, и – замелькали кулаки.
И вот уже общая свалка. Чёрные против белых. Переворачиваются столы, бьются бутылки, разбиваются головы, в ход идут стулья и осколки стекла, как дубинки и ножи.
Появляются раненые. Приезжает военная полиция. Девки носятся кругами, визжат и ищут выхода.
Но полицейских мало, и они ничего не могут сделать.
Когда драка кончилась, 13 человек увезли в госпиталь на штопку.
В самом начале драки я вышел на улицу. Никому я не хотел зла и уж точно не собирался драться из-за какой-нибудь вьетнамской тёлки, которую знать не знаю и ведать не ведаю.
Девок погрузили в автобус и вернули в Сайгон. На другой день объявили, что в 199-ой бригаде вечеринок больше не будет.
Всем было наплевать. Нам оставалось совсем чуть-чуть, чтобы переживать по пустякам.
"В июне, на день рождения, Мэрилу прислала мне зажигалку и портмоне. Я ничего не говорил ей, однако эти вещи пришлись как нельзя кстати. Потому что свою зажигалку "Зиппо" я потерял, а новое портмоне из слоновой кожи развалилось от сырости под муссонными дождями".
В русских романах люди часто едут в поездах и по ночам выкладывают незнакомцам такие секреты, какими никогда не поделились бы со своим ближним. Нечто подобное происходило между мной и Мэрилу. Почти весь срок службы я переписывался с нею. Такое общение скрашивало казарменное одиночество и наполняло душевную пустоту хоть каким-то содержанием.
Пока я был за морем, мы делились сокровенным. Это было легко, потому что нас разделяли 10 тысяч миль Тихого океана.
Я делился своими армейскими трудностями и приключениями на передовой, но никогда ни словом не обмолвился о сексуальных выходках в Сайгоне и Бангкоке. Думаю, что, как все парни, я верил в двойные стандарты.
Мы оба были одиноки и беззащитны. Мэрилу отходила от тяжёлого развода, а я превозмогал летнюю любовь, которая умерла только зимой.