Кошмар По-эта

I believe we felt something coming down from the greenish moon, for when we began to depend on its light we drifted into curious involuntary marching formations and seemed to know our destinations though we dared not think of them. Once we looked at the pavement and found the blocks loose and displaced by grass, with scarce a line of rusted metal to shew where the tramways had run. And again we saw a tram-car, lone, windowless, dilapidated, and almost on its side. When we gazed around the horizon, we could not find the third tower by the river, and noticed that the silhouette of the second tower was ragged at the top. Then we split up into narrow columns, each of which seemed drawn in a different direction. One disappeared in a narrow alley to the left, leaving only the echo of a shocking moan. Another filed down a weed-choked subway entrance, howling with a laughter that was mad. My own column was sucked toward the open country, and presently I felt a chill which was not of the hot autumn; for as we stalked out on the dark moor, we beheld around us the hellish moon-glitter of evil snows. Trackless, inexplicable snows, swept asunder in one direction only, where lay a gulf all the blacker for its glittering walls. The column seemed very thin indeed as it plodded dreamily into the gulf. I lingered behind, for the black rift in the green-litten snow was frightful, and I thought I had heard the reverberations of a disquieting wail as my companions vanished; but my power to linger was slight. As if beckoned by those who had gone before, I half-floated between the titanic snowdrifts, quivering and afraid, into the sightless vortex of the unimaginable.

Screamingly sentient, dumbly delirious, only the gods that were can tell. A sickened, sensitive shadow writhing in hands that are not hands, and whirled blindly past ghastly midnights of rotting creation, corpses of dead worlds with sores that were cities, charnel winds that brush the pallid stars and make them flicker low. Beyond the worlds vague ghosts of monstrous things; half-seen columns of unsanctifled temples that rest on nameless rocks beneath space and reach up to dizzy vacua above the spheres of light and darkness. And through this revolting graveyard of the universe the muffled, maddening beating of drums, and thin, monotonous whine of blasphemous flutes from inconceivable, unlighted chambers beyond Time; the detestable pounding and piping whereunto dance slowly, awkwardly, and absurdly the gigantic, tenebrous ultimate gods the blind, voiceless, mindless gargoyles whose soul is Nyarlathotep.

Ньярлатхотеп

Ньярлатхотеп… Ползучий хаос… Я последний… Мне будет внимать пустота…

Не помню точно, когда все началось, но с тех пор прошло уже несколько месяцев. Царившая повсеместно напряженность была воистину ужасной. К политическим и социальным потрясениям прибавилось непостижимое и тягостное ощущение скрытой физической угрозы, угрозы всеобщей и всеохватывающей, угрозы, какую можно представить только в ужаснейших фантомах ночи. Помню, люди ходили с бледными и встревоженными лицами и шептали предостережения и пророчества, которые никто не осмеливался повторить осознанно или даже признаться самому себе, что слышал их. Чувство чудовищной вины пало на землю, а из межзвездных бездн хлынули холодные течения, от которых люди дрожали в темных и уединенных местах. В последовательности времен года произошла дьявольская перемена – жаркая осень зловеще затянулась, и каждый ощущал, что весь мир – а может, и вся вселенная – перешли из-под власти известных богов или сил к тем богам или силам, что людям неведомы.

Именно тогда и явился из Египта Ньярлатхотеп. Кем он был – этого сказать не мог никто, но в жилах его текла древняя египетская кровь, и выглядел он словно фараон. При его виде феллахи преклоняли колени, хотя и не могли объяснить, почему так поступают. Он заявил, будто восстал из мрака двадцати семи веков, и якобы получил послания из мест, чуждых нашей планете. Ньярлатхотеп – смуглый, стройный и зловещий – пришел в цивилизованные страны, повсюду скупая загадочные приборы из стекла и металла и собирая из них еще более непонятные аппараты. Он много говорил об электричестве и психологии и демонстрировал силу, от которой зрители теряли дар речи, и которая невероятно увеличивала его славу. Люди советовали друг другу сходить посмотреть на Ньярлатхотепа – и дрожали при этом. А там, где оставлял свой след Ньярлатхотеп, покой исчезал, ибо предрассветные часы оглашались воплями от кошмарных снов. Никогда прежде эти крики не были такой распространенной бедой; теперь же мудрецы едва ли не требовали введения запрета на сон в предрассветные часы, дабы истошные крики в городах поменьше тревожили бледную, источавшую жалость луну, тускло освещавшую зеленые воды, скользившие под мостами, и старые шпили, осыпавшиеся под тусклым небом.