Кошмар По-эта

Когда спадает солнца жар,
     А джунгли прячутся в тенях,
     Дворец Зимбабве весь в огнях —
Боится сны увидеть Царь.

Ведь он из всех людей один

     Чрез топь, для змиев что страшна,
     Пробрался на исходе дня
И вышел в пустоши равнин.

Никто не оставлял там след

     С тех пор, как человек возник —
     Но в наступленья ночи миг
Предстал пред ним Эпох Секрет.

Средь пиков башен неземных

     Раскинулись поверх валов
     Горбы нечистых куполов,
Как плесень на местах сырых.

В терзаньях свет луна лила,

     И жизни не было нигде;
     Без окон своды, башни те
Казали тускло облик зла.

Хоть в детстве никогда его

     В развалинах не брал испуг,
     Здесь дрожь трясла Царя – вокруг
Не зрел людского ничего.

Не человечьи формы тьмы —

     И твердые, и как эфир,
     Исторг что бездн беззвездных мир
На стены мертвые чумы.

Из мест безумья в пустоту

     Ряды аморфных орд текли,
     К себе назад в клешнях несли
В осколках знанье и мечту.

Древнейшие Ловцы Извне,

     О коих жрец поведал миф:
     Они, старинный мир открыв,
Лишь делают его скудней.

Ужасные заставы их

     В мирах несчетных скрыты с глаз;
     Хоть мерзостны среди всех рас,
Вреда им нет в местах глухих.

И в страхе зритель путь держал

     Вновь в топь, для змиев что страшна,
     И уж возлег к началу дня
В палатах, в коих почивал.

Вернулся незаметно он,

     Отметин даже нет на нем
     От встреченного в тьме тайком —
Но вот пропал спокойный сон.

Когда спадает солнца жар,

     А джунгли прячутся в тенях,
     Дворец Зимбабве весь в огнях —
Боится сны увидеть Царь.

The Messenger

To Bertrand K. Hart, Esq.

The thing he said would come in the night at three
From the old churchyard on the hill below;
But crouching by an oak fire’s wholesome glow,
I tried to tell myself it could not be.
Surely, I mused, it was pleasantry
Devised by one who did not truly know
The Elder Sign, bequeathed from long ago,
That sets the fumbling forms of darkness free.

He had not meant it – no – but still I lit

Another lamp as starry Leo climbed
Out of the Seekonk, and a steeple chimed
Three – and the firelight faded, bit by bit.
Then at the door that cautious rattling came —
And the mad truth devoured me like a flame!

Посланник

Бертрану К. Харту, эсквайру

Придет в три ночи нечто, он сказал,
Со старого погоста под холмом;
Но, греясь мягким очага теплом,
Что это бред, себя я убеждал.
То, верно, шутка лишь, я размышлял,
Придуманная тем, кто незнаком
Со Знаком Старших, древним колдовством
Что порожденья тьмы высвобождал.

Не это, нет – но лампу я зажег,

Когда из Сиконка взошел Лев звездный,
А башня три часа пробила грозно,
И потускнел последний уголек.
Затем я услыхал стук тихий в дверь —
И правда пожрала меня, как зверь!