Кошмарный парнишка

– Просто... Ну, чересчур он идеальный, такой весь свеженький, чистенький, будто его на заводе долго отлаживали, а потом даже шторки особенные на окна повесили...

Тут тетушке Джо почему-то представился неотразимый красавец в костюме из черной кожи.

– ...и шины самые лучшие, и всегда чисто выбрит, – не унималась Фифи. – По мне, тетушка Кэл, слишком уж он лощеный. – Она вздохнула. – Вот мне светского лоска до сих пор не хватает.

Это ей-то! Их юная племянница была воплощением изящества, портрет юной истинной леди, такой не грех и на стенку повесить. Однако тетушки видели, что за этой веселой бравадой Фифи пытается скрыть свое состояние – на грани истерии, а потому продолжали думать, что на самом деле случилось что-то куда более конкретное и, вероятно, скандальное.

– Ничего подобного! – упорствовала Фифи. – О нашей помолвке объявили три месяца назад, и за это время ни одна девица из кордебалета не подала на Джорджа в суд... за то, что он нарушил обещание на ней жениться... Ни одна! Алкоголь он вообще не употребляет – только в виде тоника для укрепления волос. Да что там: за все это время мы даже ни разу не поссорились.

– Ты совершила серьезную ошибку, – констатировала тетушка Кэл.

Фифи кивнула.

– Боюсь, я разбила сердце самого чудесного мужчины в моей жизни, но я больше так не могла... Он абсолютное совершенство! Но тогда зачем стараться самой, если все равно тебе за ним не угнаться – за своим идеальным мужем? А тактичный какой! Джордж мог бы так представить мистера Троцкого мистеру Рокфеллеру, что не возникло бы никаких трений... Правда, я боялась, что наступит такой момент, когда мне понадобится вся тактичность, присущая моей семье, я так ему и заявила. Мне еще никогда не приходилось бросать мужчину почти на пороге церкви, перед венчанием, а потому останусь-ка я у вас, пока не подзабудется эта история.

Она и вправду осталась – к немалому удивлению тетушек, которые были уверены, что утром Фифи опрометью бросится назад, в Нью-Йорк, полная раскаяния. К завтраку она вышла спокойная, свежая и невозмутимая, словно всю ночь крепко спала, а день Фифи провела, нежась под красным пляжным зонтиком у прогретых солнцем дюн, глядя, как с востока накатывают волны Атлантического океана. Тетушки успели перехватить вечернюю газету и тайком сожгли ее на костре: они почему-то решили, что о бегстве племянницы будут оповещать красные заголовки на первой странице. Обе были довольны, что она теперь с ними, и жизнь стала почти такой, как прежде, – правда, тетушка Джо иногда во время партии в ма-джонг теперь делала ход только за себя, а за воображаемого партнера забывала: все пыталась понять, что же это за существо – слишком идеальный мужчина. И все-таки кое-что изменилось, стало другим.

– Что там у вашей племянницы? – мрачно спросил садовник у тетушки Джозефины. – Зачем молодой красивой девушке прятаться в нашей глуши?

– Моей племяннице требуется отдохнуть, – холодно промолвила та.

– Если кто шибко устал, им наши дюны ни к чему, – возразил садовник, почесав затылок. – Больно они унылые, никакого разнообразия. Я вчера видал, как она схватила свой зонт и давай колотить им по песку, как сумасшедшая. Неровён час, еще заметит, сколько его тут у нас, и вправду умом тронется.

Он фыркнул.

– И что тогда, что будем делать?

– Так, хватит болтать, Перси, – оборвала его тетушка Джо. – Займись-ка лучше своим делом. Мне нужно, чтоб ты затрамбовал в дорожку перед домом десять фунтов толченых ракушек.

– А как с зонтом-то быть? – спросил он. – Я подобрал, что от него осталось.

– Зонт не мой, – сердито ответила тетушка Джо. – Можешь и его закатать в дорожку.

Но вот уж пролетел июнь, который должен был стать для Фифи медовым месяцем, а мокрые отпечатки ее резиновых тапочек по-прежнему каждое утро появлялись на пустынном пляже, в этой глуши на краю света. Какое-то время одиночество было ей вроде бы на пользу, и морской бриз окрасил ее щеки здоровым багрянцем; однако уже через неделю тетушки заметили, что ей не по себе, а притворяться веселой еще труднее, чем в день приезда.

– По-моему, у тебя сдают нервы, дорогая, – сказала ей тетушка Кэл, когда задул крепкий ветер и заштормило. – Мы рады, что ты тут с нами, но у тебя такой грустный вид! Может, попросишь маму съездить с тобой на лето в Европу?

– Там у них в Европе чересчур все нарядное, – устало возразила Фифи. – Мне у вас нравится: все такое суровое, дикое, натуральное, будто на краю света. Если вы не против, я побуду еще.

Они, разумеется, были не против, а племянница становилась все печальнее, дни уносились прочь под сиплые, пронзительные крики чаек и прерывистый рокот мерцающих бликами волн. Но вот однажды, после самой дальней из своих дальних прогулок, когда уже начало темнеть, Фифи привела какого-то оборванца. Тетушкам достаточно было только раз взглянуть на него, чтобы понять: пророчество садовника сбылось, затворничество в конце концов свело Фифи с ума.

II